История Ремуса Люпина

• Часть Первая
• Часть Вторая
• Часть Третья

Часть Первая

Мысли, маски прочь.
Рвутся силы в ночь.
Зверя краток век.
Я не человек.
Позабыты сны.
Я лишь тень луны.

Всё началось с тёмного ритуала. Оборотень – это тёмное создание, и душа оборотня несёт на себе печать тьмы, печать зверя. Печать эта запечатлена в душе настолько сильно, что даже с моей смертью она не стёрлась. На своей первой лекции я задавал студентам вопрос «Что такое тёмные силы?», приводя их к выводу, что известным нам общим знаменателем, присущим всему тому, что сводится к понятию «тёмные силы», являются не внутренние сущностные свойства объектов, называемых тёмными (заклинаний, ритуалов, существ), а то свойство, что мы стремимся от них защититься. Подходящий методологический подход, однако я не стану отрицать, что внутренние сущностные свойства «тёмных сил» всё же имеются, потому что я знаю, что настали времена, когда всё тёмное сфокусировано в одном человеке, если только его можно назвать человеком. И печать в моей душе являлась той нитью, которая даже после моей смерти продолжала связывать меня с ним. Эта нить позволила ему вернуть к жизни бывшего врага, подвластного теперь его воле. Я открыл глаза в окружении белых масок, и одна из них склонилась к Тёмному Лорду, заискивающе спрашивая, не пора ли познакомить меня с той, кто теперь будет владеть мною. Он ответил, что пока рано, и аппарировал меня в окрестности Хогвартса.

В эту ночь не было полнолуния, но рвавшиеся наружу во вновь вернувшимся к жизни оборотне силы заставили его обратиться. Результатом особенностей географии Хогвартса являлось то, что мои ночные поползновения особое неудобство причиняли зельевару Снейпу. Между Ремусом и Северусом было много несведённых счётов. Боюсь, что бессонные ночи под волчий вой переполнили чашу. Расплата была в духе Снейпа.

Любое изменение формы волшебника так или иначе изменяет его сознание. Любой анимаг знает, что в животной форме он гораздо меньше живёт в своём интеллекте и гораздо больше в своих ощущениях. Кроме того, животная форма анимага есть отражение ряда определённых качеств, которые определяют бытие волшебника в его новой форме. Оборотень является, если можно так выразиться, анимагом, в крайней степени себя не контролирующим. Когда все мысли испаряются, остаются только чистые инстинкты. Но самое главное, что основным качеством, определяющим бытие обернувшегося оборотня, является агрессия. Правда, стоит признаться, что эта агрессия направлена на существ только в человеческой форме. Агрессия оборотня не распространяется на животные формы. Более того, присутствующий рядом с оборотнем анимаг в животной форме распространяет на зверя свои качества. Чем я занимался те часы, в течение которых был обращён? Бегал, прыгал, выл, трахал деревья, напрягал все мышцы, отпускал наружу всё то, что я сдерживал внутри, пока был в человеч еской форме. А после, обернувшись обратно, я лежал на земле обессиленный и плакал. Я плакал от стыда, потому что отчётливо понимал, что несмотря на всю мою борьбу, сколько бы я себя не обманывал, глубоко внутри мне гораздо больше нравится быть зверем, чем человеком. Будучи человеком, я не чувствовал себя свободным. Буду зверем, я отпускал себя на волю.

Моё возвращение в Хогвартс в новом семестре не прошло незамеченным. Как бы то ни было, похороны были, и Хогвартс полнился слухами. Согласно одним из них, погибший Ремус Люпин был ненастоящим. Согласно другим, ненастоящим был новый Ремус. Наверное, единственным, кому удалось раскусить меня сразу, оказался слизеринец Алекс Эйвери. Возможно, оттого, что он тоже имел опыт смерти. Возможно, оттого, что он оказался наиболее дерзким для того, чтобы выдать свои подозрения мне в лицо, а не распространять слухи за спиной. Мистер Эйвери не оставлял меня равнодушным. Именно он снова разбудил во мне совесть и заставил почувствовать вину за свои ошибки. Не скрою, что если бы он владел круциатусом, то я попросил бы его испытать его на мне, дабы пространство между нами было расчищено, и обид больше не было. К сожалению, я не нашёл других путёй расчистить это пространство, и мне так и не удалось ни научить Эйвери сопротивляться империусу, ни спасти его от последствий алкоголизма Каркарова, о чём меня просила Джинни Уизли. Что касается Уизли, то она, на мой взгляд, была сердцем всего факультета. Если патронусом её погибшего брата была борьба, то патронусом Джинни была надежда. Когда она обратилась ко мне с вопросом, как лучше поступить с защитой Хогвартса, я посоветовал ей выбирать самой и взять на себя ответственность за этот выбор. Когда она потеряла дорогих ей людей, в том числе и свою мать, и я хотел помочь ей, могу признаться, что это не я помог ей, а она помогла мне. Мисс Уизли, вы знаете, что вы сами подобны своему патронусу – рыжему, энергичному, дарящему надежду всем вокруг.

По возвращении в Хогвартс мне понадобилась новая палочка, и я купил её в долг у мистера Олливандера за два галеона. Магический ингредиент – кровь дракона. В этот же день я её потерял, и с ужасом прощупывая пустые карманы, пришёл к Олливандеру, рассчитывая заинтересовать его клятвой Казуалис. Впрочем, он лишь пожурил меня за непочтительное обращение с артефактами, сказал, что не любит брать лишних клятв, и достал откуда-то мою потерянную палочку. Теперь я понимаю, что магические артефакты не исчезают бесследно. Трудно сказать, имеют ли они собственную волю, но безусловно, они не любят долгое время обходиться без внимания, и любой потерянный артефакт рано или поздно обнаруживает себя. Надо признаться (да, Ремус Люпин весьма непочтителен к артефактам), что вскоре я потерял эту же самую палочку снова, и обнаружилась она только после экзаменов (принёс мне её мистер Айзенгард), так что долгое время мне пришлось обходиться дешёвой палочкой за десять сиклей, изготовленной ученицей Олливандера, которая от применения з аклинания на уровне Ультима просто испарилась бы. Что касается Олливандера, то он всегда оставался тайной для меня. Даже больше тайной, чем Снейп. Снейпа было трудно понять оттого, что он хитрец, никогда не раскрывающий всех своих карт и готовый каждого провести вокруг пальца. Олливандера было трудно понять оттого, что он сам по себе был натурой, недоступной моему пониманию. Впрочем, он сыграл большую роль в моей судьбе, чем я мог себе представить.

На свою первую лекцию после бессонной ночи я опоздал, но не отменил её. Надо сказать, что методология моих уроков сводилась прежде всего к самопознанию. Дело в том, что для того, чтобы предмет ЗОТС был наукой, а не просто сводом правил, как защититься от того или иного объекта, относящегося к тёмным силам, нужно разобраться с тем, что находится в фокусе этой науки. Итогом беседы со студентами на первой лекции стало утверждение, что поскольку общим знаменателем всего того, что относится к «тёмным силам», являются внутренние свойства не этих объектов, а субъекта, который стремится от них защититься, то в фокусе нашего предмета и будет находиться собственно «я». Причём я был приятно удивлён, когда узнал, что мой коллега Аберфорс Дамблдор, вскоре прибывший в Хогвартс преподавать ЗОТС вместе со мной, будет проводить со студентами верёвочный курс. При всём при этом Снейп, который, как известно, неравнодушен к моему предмету и который также провёл для студентов «обязательный факультатив» по ЗОТС на тему морального в ыбора (я, кстати, тоже проходил этот процесс индивидуально и сделал «неправильный» на взгляд Снейпа выбор; моё понимание таких процессов отличается от понимания Снейпа тем, что на мой взгляд задачей педагога является не донести до студентов правильность того или иного выбора, а помочь студентам осознать, отчего они делают тот или иной выбор; уверен, что будучи полностью осознанным, сделать неправильный выбор невозможно), ругал нас за то, что мы не преподаём конкретных вещей: защиту от инфери, вампиров и тому подобного. Сейчас, по итогам семестра, мне кажется, что ЗОТС будет прекрасен, если он будет складываться из трёх вещей: процессов на познание себя, верёвочного курса и конкретных методов защиты.

О моём коллеге, с которым мы преподавали один предмет и с которым мы делили одну комнату, надо сказать больше. Аберфорс Дамблдор был сквибом, когда-то отдавшим большую часть своей волшебной силы брату Альбусу, хозяином «Кабаньей головы», в которой я неизменно заказывал кофе и бутерброд с сыром, отличался подтрунивающей язвительностью, простотой и прямолинейностью, заставлял не посещающих его занятия студентов собирать шишки на отработках, а кроме того студенты на его занятиях падали на доверие. Именно ему я обязан тем, что победивший на выборах Абрахам Смит издал декрет о даровании прав оборотням, а также назначил Главу Аврората Вильяма Блотта Главой Департамента Магического Правопорядка, в результате чего место Блотта занял я. Впрочем, этот факт я просил до поры до времени не разглашать.

В первый день у меня была вступительная лекция у двух потоков, а практикум по ЗОТС был назначен на восемь вечера. Кроме того, двое студентов попросили меня обучать их анимагии. Не буду открывать их имён – они сами это сделают, если того пожелают, но у меня хватило времени на то, чтобы побеседовать с ними и назначить занятия одному после практикума, а второму ночью в Запретном лесу. Декан второго студента разрешил мне это под мою ответственность. Кроме того, у меня хватило времени на то, чтобы написать статью в газету (другой возможности расплатиться за прессу у меня не было; впрочем всё, что печаталось в волшебном мире, оказалось очень «жёлтым», а интервью с боггартом убило меня совершенно, поэтому больше я газет не приобретал), которую, впрочем, кажется, не напечатали за моё неизлечимое занудство. Вскоре меня поймал Снейп, отчитал за ночной вой и сказал, чтобы я зашёл за аконитом. Я ответил, что сегодня аконит мне не нужен, потому что у меня ночью индивидуальное занятие со студентом в Запретном лесу. Снейп н е стал задавать лишних вопросов, и мы договорились о заседании Ордена Феникса. А затем мою жизнь вновь круто перевернул Гарри Поттер.

Золотой мальчик всегда находился в поле моего внимания не столько оттого, что все шептались о том, каким судьбоносным должен будет рано или поздно стать его выбор, сколько оттого, что он был единственным, что осталось от моей мародёрской юности. Когда Гарри спросил у меня, всё ли со мной в порядке, я понял, что не могу ему не довериться. Я рассказал Гарри Поттеру и Кэти Белл о том, что со мной произошло на самом деле, и я не ошибся. У них оказалось средство, которое было способно мне помочь. Зелье, заставляющее сделать окончательный выбор. Но вот, в чём ирония судьбы – имея средство, которое помогло бы мне сделать окончательный выбор между человеком и зверем, я отлично понимал, что если я выпью это зелье, то я навсегда останусь зверем. Глубоко в душе я осознавал, что мне больше нравится быть зверем, нежели человеком. Я стыдился этого, но я не мог этого изменить. Когда я был зверем, во мне не оставалось ни бесконечных сомнений и терзаний, ни чувства вины оттого, что это я был повинен в гибели моих друзей, ни ч увства неполноценности и зажатости. Ремус Люпин, будучи человеком, был всего лишь потрёпанным невротиком. Ремус Люпин, будучи зверем, был вольным, сильным и полным жизни. Если бы борьба прошла по этому фронту, то исход был для меня настолько же очевиден, сколько исход того, что стало бы со Снейпом, если бы он выпил это зелье. Сейчас для меня была насущной другая проблема – я находился под властью Тёмного Лорда, и в любой момент он мог дать мне приказ, который я не смог бы не исполнить. Однако на этом фронте я был готов посражаться. Оставалась одна загвостка – чтобы не дать зверю выйти наружу, чтобы борьба прошла на нужном мне фронте, предварительно мне нужно было выпить аконит.

Снейп особенно не удивился тому, что я постоянно меняю свои решения, когда я срочно потребовал от него аконит. Однако он сказал, что не даст мне аконит просто так, и потребует за него цену. Я понимал, что тот, кто вернул меня к жизни, может призвать меня уже сегодня (и я не ошибся), и сказал, что за аконит готов на всё. Снейп потребовал от меня несколько моих булавок. Думая, что это навеяно впечатлением, которое я произвёл на него четыре с половиной года назад, я согласился.

Со мной в лесу были Поттер и Белл. Я выпил зелье из рук Гарри. Сначала я обернулся в зверя, но аконит быстро загнал его вовнутрь. То, что я почувствовал в себе затем, – это борьба двух воль. Одна из них лупила меня обвинениями в гибели друзей, твердила, что всё безнадёжно, что бороться с самим собой нет смысла, что нужно принять своего зверя и принять волю Тёмного Лорда, который вернул меня к жизни. Вторая шептала о любви, дружбе, о будущем, о надежде. Я терзался, катался по земле, моя голова разрывалась на части. И в это время со мной был Поттер. Он что-то кричал, звал меня. Взглянув в его глаза, я увидел Джеймса. Я протянул Поттеру руки, и он вытащил меня. Так я освободился от чужой воли. Я обнимал Поттера и Белл, глядел на солнце, дышал полной грудью, и был почти счастлив. Почти, потому что на краю сознания мелькала мысль о том, что это была полумера, и на дне души по прежнему таился загнанный аконитом зверь, и я снова вернусь к тому существованию, когда я разрываюсь на две половины, которые не могут прими риться друг с другом.

Мы взялись за руки, и Белл времяворотом вернула нас на несколько часов назад. Мы возвращались из Запретного леса, думая о том, как это странно – сейчас в то самое место, откуда мы идём, направляются Гарри Поттер, Кэти Белл и Ремус Люпин, и они ещё не знают, что всё закончится благополучно. Я направлялся на практикум по ЗОТС.

Целью моего первого практикума было научить студентов быть лицом к лицу с ситуацией, со своими ощущениями, воспринимая их такими, какие они есть. После вступительного диалога со студентами (который кто-то из студентов назвал сократовскими методами), я посадил их делать упражнение. После окончания практикума я направился с моим первым студентом в Запретный лес, где учил его создавать в себе те качества, воплощением которых будет его животная форма. Надо сказать, что полностью доучить этого студента мне так и не пришлось из-за моей постоянной нехватки времени. Кто-то из профессоров доделал это за меня. А затем у нас было заседание Ордена Феникса.

Заседали вчетвером – Ремус Люпин, Аберфорс Дамблдор, Северус Снейп и Феникс. На повестке дня было три вопроса – вопрос формы, которую будет иметь Орден, вопрос состава Ордена и вопрос цели Ордена. Сошлись на том, что главная цель – не проебать Хогвартс. Заседали в кабинете директора, где Снейп стал чертить на стене схему Хогвартса в виде дерева сефирот. Не буду описывать её всю, но для понимания дальнейших событий нужно знать, что место сефиры Тиферет занял Феникс. В то время, пока заседал Орден, в Хогвартсе происходили знаменательные события – студенты (насколько я понимаю, во главе с Джинни Уизли) решились изменить защиту Хогвартса, посему им срочно понадобился Феникс. Я же после заседания отправился в Запретный лес со своим студентом.

Аконит действует на одно обращение. То, что я выпил в этот, удержало зверя в то время, когда я выпил зелье Поттера. После я аконит не пил. Я знал, что мой студент уже давно практикуется в анимагии, и то, что должно произойти сегодня, – это первое превращение. В то же время я понимал, что если я буду делать это днём, при свете солнца, в академической атмосфере, то овладение столь сложной процедурой может потребовать у моего студента не один день. Теперь же я сказал ему: «Мистер, если вам не удастся обернуться сегодня, то вы погибните». Я знал, что это не может не подействовать. Я пояснил, что занятие продлится ровно столько, сколько он сочтёт нужным, и попросил по окончании занятия покинуть Запретный лес и обернуться обратно за его пределами. Когда взошла полная луна, я вновь почувствовал эту дикую боль и напряжение, я снова был в агонии перерождения. Взглянув же глазами зверя, я увидел перед собой пса. Попробую описать то, что я ощущал. Сначала это было раздражение, едва сдерживаемая агрессия. Я повыл, помета лся, покружил вокруг него. Потом я стал ощущать нечто, идущее от пса. Нельзя сказать, что это было что-то материальное. Скорее, это было что-то на уровне эмоций, энергии. Я почувствовал, что этот пёс полон долга, достоинства, дисциплины. И я ощутил, что он заряжает меня долгом, достоинством и дисциплиной. Мои движения стали вторить движениям пса, моё дыхание стало ровным, у меня на душе стало спокойно. Мы практически танцевали под луной, синхронно и достойно. Наконец, пёс отправился прочь от меня, а я, вторя ему, отправился прочь от пса. Я провёл ещё некоторое время в лесу, и когда луна опустилась, я снова лежал на земле обессиленный и снова плакал. Однако я не знал, что впереди меня ожидает ещё долгая ночь.

Меня попросили покинуть Хогвартс, встретили и повели далеко в холмы за пределы Хогсмида. Там мы присоединились к другим белым маскам, и через портал отправились туда, где совсем недавно меня возвращали к жизни. Когда ему поклонились, я сделал то же самое. Вообще говоря, я пытался осмыслить ситуацию, в которой оказался. Я не был больше подвластен его воле, однако, во-первых, я не хотел давать ему знать об этом, потому что в таком случае моё положение было бы очень опасным, а во-вторых, он был достаточно сильным легилиментом для того, чтобы в его присутствии у меня не возникало мыслей о неподчинении. Отправляясь на раут, я знал, что могу не делать этого, но тогда мне пришлось бы навсегда запереть себя в Хогвартсе, куда его приспешники не смогли бы добраться. Я решил пока оставаться шпионом, хотя я отлично понимал, что не смогу оставаться в таком состоянии долго, что не смогу жить так, как живёт Снейп, в постоянной лжи. Ещё совсем недавно Белл сказала мне, что ложь – это оружие Тёмного Лорда, и не стоит пользова ться им. Я её не послушал. К сожалению, к тому времени я слишком привык к полумерам. Я не видел лиц – они были скрыты белыми масками. Я не слышал имён – вместо них Тёмный Лорд пользовался названиями карт Таро. И здесь, выслушав его недовольство по поводу того, что зельевар снова не явился на раут, я был передан во власть вампирше.

Когда мы возвращались, по пути она выпила свою первую порцию моей крови. То, что я ощущал при этом – странное наслаждение и забытье во время, слабость и упадок после. Это было не то каноническое omne animal triste post coitum, это было отвратительное ощущение того, что меня используют. Однако по пути произошла ещё более странная для меня вещь – моя вампирша сказала, что не хочет видеть меня рабом и даёт мне право поступать так, как я считаю нужным. Так вышло, что я получил от неё свободу, будучи свободным, однако один тот факт, что она решила дать мне свободу, не могло не повергнуть меня в омут сомнений. С одной стороны, я не хотел быть использованным. С другой стороны, я понимал, что после её слов я не могу так просто её кинуть, я чувствовал, что теперь я морально обязан ей, и с этого момента я всё больше и больше ощущал, что некое чувство идёт от неё ко мне, чувство, которое не было взаимным, но которое между тем я считал очень ценным, очень важным, чувство, предать которое я считал самым большим преступлен ием, чувство, которое для меня было подобно хрупкому хрустальному цветку, разбив который, я уподобился бы самому отъявленному вандалу. Она попросила зайти к ней завтра после обеда, мы расстались возле дома, где она жила, и я вернулся в Хогвартс обессиленный. Кроме того, я узнал, что на моей завтрашней лекции по жалобе одного из студентов будет присутствовать инспектор от авроров. Это не было для меня проблемой, и я заснул. Мне снился Снейп, бьющий некую даму, преследующую Феникса.

Утром я встретился с Главой Аврората Вильямом Блоттом. Оказалось, что он и есть тот самый аврор, который должен присутствовать на моей лекции, и пришёл он вовсе не для того, чтобы инспектировать, а для того, чтобы предложить студентам стажировку в Аврорате. Я позволил ему прорекламировать Аврорат перед началом своей последней вступительной лекции для третьего потока. Тут же студенты заполняли заявки. Гриффиндор записался практически полным составом. После лекции я побеседовал с Молли Уизли, возмутившейся тем, что её не позвали на вчерашний сбор Ордена Феникса, и отправился на встречу со своей вампиршей. Она выпила ещё одну порцию моей крови. Я спросил у неё, что она чувствует, когда пьёт мою кровь, и отличается ли моя кровь от крови обычных людей. Она ответила, что моя кровь удивительна на вкус. И, каковы бы ни были мои поступки дальше, но надо признать, что уже в эту встречу я рассказал ей о том, что неподвластен Тёмному Лорду и что, получая от неё свободу, уже был свободен. Позже я узнал, что Анна Шельен (т ак звали ту, пищей и объектом влечения которой я был) относится к клану Тореодорес, представители которого немеют перед красотой. Не знаю, насколько я красив, но я не был рад тому, что стал объектом любви, если это действительно любовь. Ремус Люпин всю жизнь избегал алкоголя, курения, наркотиков и секса. Я вовсе не был убеждённым аскетом, напротив, я любил жизнь и любил радоваться жизни. Однако в жизни были вещи, которые будили во мне инстинкты, а я привык заталкивать свои инстинкты вовнутрь. Кроме того, любовь для меня таила другую, не менее страшную опасность. Что бы я ни говорил Нимфадоре Тонкс, а любовь пугала меня тем, что я рассматривал её как ошейник, на который меня могут посадить. Особенно мне была отвратительна такая оборотная сторона любви, как ревность. Возможно, я просто никогда ещё не любил по-настоящему. Но факт остаётся фактом. Я избегал чужой любви и при этом боялся её разрушить. И моей самой отвратительной ложью было то, что я продолжал держать Анну в состоянии уверенности в том, что её любо вь взаимна. За этот семестр я узнал много тайн, и не все тайны могу открыть даже сейчас. Но то, что я был порядочной сволочью, не должно оставаться тайной. Хотя при всём при этом, смею признаться, я ни о чём не жалею.

В этот день мы гуляли вместе. Я пообещал Анне вернуться вечером перед практикумом и отправился беседовать с многочисленными студентами, которые хотели, чтобы я обучил их патронусу. Осознав, что обучить всех желающих я не смогу, а выбрать тех, кто достоин, нужно, я задал всем писать сочинение о счастье и пригласил на завтрашнее занятие в восемь утра. А затем я отправился отдавать Снейпу долг.

Надо сказать, что причина, по которой Снейпу понадобились мои булавки, оказалась совершенно не ординарной и настолько же страшной, насколько страшна судьба тех, кто носит отметину на левой руке. Однако то, что произошло в этот день, наполнено для меня весьма забавным символизмом. Все знают старую историю про волка и семеро козлят. Не знаю, что скажет на это мистер Дери, но в Полых Холмах, на мой взгляд, эта история могла иметь своё место. Когда волку не удалось обмануть козлят, он обратился к кузнецу, и кузнец перековал волку горло. Не помню, действительно ли белых масок было семь, однако кузнец, занимающийся трансформацией веществ, и перековка горла имели место быть. К Анне в этот вечер я пришёл, полный решимости рвать с той ситуацией, когда из меня сосут кровь. Надо сказать, что именно в этот вечер мистеру Дарко также понадобилась часть моей жизненной силы для своего амулета. Когда всё закончилось, я плакал Анне в плечо и твердил, что больше не могу так. В итоге она больше не позволяла использовать меня для амулетов, чем весьма сердила мистера Дарко, и сказала, что попытается пить мою кровь реже. Она сказала, что в этот вечер намечается очередной раут, и до ночи я был свободен, пообещав зайти после практикума.

Практикум в этот вечер был посвящён вопросу «Кто ты?», и надо сказать, что именно в этот вечер я впервые задумался о том, почему свобода ассоциируется у меня именно со звериной стороной моей натуры и почему я не могу быть свободным, оставаясь человеком. Неужели всё то, что сковывает меня, пока я имею человеческое обличье, присуще мне изначально? Неужели это действительно я? Но кто я? Зверь или человек? И все эти сомнения, тревоги, скованность, вина – неужели без них невозможно быть человеком? А что, если помимо звериной свободы есть ещё и человеческая свобода, и что, если я просто ещё не пробовал такую свободу на вкус. Надо сказать, что Анна любила меня именно оборотнем, и она уверяла меня, что я должен принимать себя полностью таким, какой я есть. Но что-то подсказывало мне, что если я действительно приму себя полностью таким, какой я есть, то я перестану быть оборотнем. Ещё я спрашивал Анну о том, может ли она существовать без своего Мастера? Она ответила, что без Мастера она не сможет находиться на солнце, без Мастера ей понадобится больше крови и без Мастера она в конце концов превратится в монстра. Я рассказал Анне про зелье, выпив которое, она должна будет сделать выбор – стать человеком либо умереть окончательно. Тогда я ещё не знал, что для неё последствия этого зелья, как для нежити, были бы однозначными – она перестала бы существовать. После практикума я зашёл за Анной, она проводила меня к озеру, где я решил искупаться, и оставила одного. Чёрную рубашку, которой я лишился в процессе возвращения долга Снейпу, я сменил на белую. Время, оставшееся до встречи с Анной, с которой мы вместе должны были аппарировать к порталу, я решил провести в «Кабаньей голове».

Вечер выдался забавный. Подозрения авроров в том, что Энтони Голдстейн – вампир, не были восприняты серьёзной опасностью, и надо отдать должное аврорам, ведь это именно они превратили это в шутку, когда у каждого встречного интересовались, не вампир ли он. И это действительно усыпило бдительность. Голдстейна повязали, и тогда он запаниковал, напав на Вильяма Блотта. Только утром я узнал, что Блотт остался жив. Спасли его, как ни странно это выглядит, Дональд Дарко и Люциус Малфой. При этом Блотт вовсе не был лоялен по отношению к Пожирателям. В этот вечер я понял, что Тёмный Лорд желает нести вовсе не хаос и разрушение. Тёмный Лорд желает нести порядок – то, каким должен быть порядок в его понимании. У него не было цели разрушить Хогвартс. Наоборот, его целью было сделать Хогвартс такой школой, которая воспитывала бы волшебников, достойных того, чтобы служить ему. Также в этот вечер мне было задано несколько вопросов по поводу синяков на моей шее, на что я ответил, что моя личная жизнь – это моё дело. Мистер Дарко же посоветовал поднять воротник повыше.

В эту ночь я снова аппарировал вместе с Анной к порталу. Мы по-прежнему были единственными, на ком не было масок. Тёмный Лорд попросил Анну продемонстрировать то, как она питается мною, и когда она это сделала, он заметил, что она пьёт слишком мало. В эту же ночь Тёмный Лорд приказал своему шпиону из Хогвартса (невозможно не догадаться, кто был этим шпионом) добыть для него яйцо Феникса. Анне же было дано задание, используя меня, в течение двух дней инициировать двух студентов из Хогвартса. Затем мы толпой Пожирателей возвращались в Хогсмит. Я сказал Анне, что это не её вина – то, что ей снова пришлось пить мою кровь сегодня. Не знаю, думал ли я так на самом деле или нет. И тут очень быстро произошло несколько событий. Из-за холма вылетел Феникс, распевая «Ave Maria». Среди Пожирателей раздался крик «Это засада!». Все в панике побежали. Феникс продолжал лететь и петь, и чья-то палочка направилась на него с зелёной вспышкой и криком «Авада Кедавра!» Феникс слёг, после чего слёг кое-кто с белой маской, жутко хо хоча и крича, что за него сделали всю работу. Затем я ещё провёл какое-то время с Анной в лавке амулетов Дарко, где обещал ей найти выход, как не инициировать студентов. Кроме того, я пообещал ей, что у нас впереди целое полнолуние, которое мы в любом случае проведём вместе.

Часть Вторая

Когда я вернулся в свою комнату, Аберфорс сообщил мне радостную весть – благодаря его стараниям я не только обрёл права, но и стал главой Аврората со званием лейтенанта. Аберфорс простодушно советовал срочно начать охоту на Пожирателей. Однако уснуть с улыбкой на устах мне не удалось – пришла сова от Анны с просьбой срочно явиться к ней в Хогсмит. Вскоре я был на месте. Ситуация, перед которой меня поставили лицом к лицу, была следующей: я должен был участвовать в казни Энтони Голдстейна. То, что происходило затем, было весьма забавно. Преподаватель Хогвартса Ремус Люпин, ничего ни у кого не спрашивая, входит в редакцию газеты «Оракул» и поднимается на чердак. Те, кто находится в редакции, молча провожают меня глазами. Вижу лежащего Голдстейна. Протягиваю к нему руку, и мне в грудь упирается нечто острое. «Я пойду с вами, но не потому, что вы меня поведёте». Голдстейн оказался сговорчивым, но когда мы вышли из редакции к нашим Пожирателям, я не отпускал его до самого места казни. Там мне предстояло склонить е го голову и держать вампира до тех пор, пока без суда и следствия над ним не была произведена казнь. Затем, неся тело и голову отдельно, мы отправились через портал туда, где всего несколько часов назад был раут, на котором Сами Знаете Кому понадобилось яйцо Феникса. «Акцио земля» – так была вырыта могила для Голдстейна, и его и похоронили, пометив место условным знаком. Отныне мои связи с тёмной стороной были скреплены пролитой без суда и следствия кровью, пусть даже это и была кровь вампира, напавшего несколько часов назад на аврора. Когда мы с Анной второй раз за эту ночь возвращались в Хогсмит, она спросила, что я чувствую после того, что произошло. Я честно ответил, что на душе у меня спокойно. И снова Аберфорс Дамблдор желал мне спокойной ночи и того, чтобы сегодня я опять никому не понадобился. Что касается задания об инициации двух студентов, то когда я рассказал об этом Дамблдору, он спокойно посоветовал использовать для этой цели Алекса Эйвери и Теодора Нотта.

На следующий день я честно встал к восьми часам утра, чтобы провести занятие для многочисленных студентов, желающих получить патронус. На занятие явился один герой, и волшебный мир должен знать имя этого героя – когтевранец Льюис Девлин. Он и стал одним из тех трёх студентов, которых я обучил патронусу за время моего преподавания. Впрочем, я принял во внимание тот факт, что ночью, пока я отдыхал после раута и казни, на Хогвартс было совершено очередное нападение какой-то дряни, из-за чего студенты не выспались, а также то, что мне очень хотелось провести один процесс по раздаче патронусов, для которого требовалось занятие с как минимум тремя студентами, поэтому я назначил окончательное время обязательного занятия для тех, кому нужен патронус, на восемь часов вечера следующего дня. На том я отправился досыпать. Разбудил меня Дамблдор, сказав, что у какого-то потока началась третья лекция по ЗОТС, и мы долго спорили на тему того, кто будет проводить это занятие – Люпин, Дамблдор или Снейп. Сошлись на том, что т ретью лекцию проведёт Аберфорс, но поток, на лекцию которого мы опоздали, должен был прийти на занятия к Дамблдору этим же вечером. Затем я принял поздравления от Смита и Блотта по поводу моего нового назначения и попросил их по крайней мере до вечера не разглашать тот факт, что я стал Главой Аврората. Затем был собран Орден Феникса в прежнем составе, где решался вопрос, что делать с яйцом Феникса. Сам Феникс, убитый накануне, возродился в женском обличьи и теперь расхаживал по Хогвартсу в декольте, вызывая нездоровый интерес у студентов. По словам Снейпа, ему удалось добиться того, чтобы Феникс снёс яйцо (он не сказал, каким именно образом ему удалось этого добиться), но глупая птица не нашла ничего лучшего, кроме как снести яйцо в подол Кэти Белл. Встал вопрос ребром – что делать дальше? Дело в том, что любая попытка Снейпа передать Лорду не то яйцо рано или поздно вскрылась бы под легилименцией, а Снейп, в отличие от меня, должен был оставаться двойным агентом ещё очень долго. Однозначно, Снейп должен был добыть у Поттера яйцо Феникса и попытаться передать его Лорду. При этом дойти до Лорда яйцо не должно было, потому что высиженное жабой, оно грозило появлением василиска. Я пообещал, что кому-кому, а уж мне-то Поттер яйцо отдаст. По поводу того, что делать дальше, наши планы расходились. Я предлагал этим вечером покалечить Снейпа (благо сегодня полнолуние), чтобы он не имел возможности самостоятельно передать этой ночью яйцо Лорду. В результате так или иначе придётся использовать меня. А я разобью яйцо по пути и навсегда покончу с двойственностью моего положения, укрывшись в Хогвартсе. Тогда Снейп открыл маленькую тайну – кроме него, в Хогвартсе есть ещё кое-кто, кто скрывается за белом маской на раутах, и это кое-кто входит в число учеников, и именно этому кое-кому, скорее всего, будет поручено отнести яйцо, если Снейп будет не в состоянии. Дамблдор тут же предложил, используя мою вампиршу, инициировать этого кое-кого. Я же предложил поговорить с моей вампиршей и попросить её убедить Лорда, чтобы он именно е й, используя меня, поручил принести яйцо. В любом случае, мой план заключался в том, что яйцо должен нести я, после чего я хотел его разбить. Анна же к тому времени, на мой взгляд, была готова к тому, чтобы рискнуть и выпить зелье Поттера, от которого, как я узнал к тому времени от Снейпа, её ждет только смерть. Я не видел иного выхода. Либо я убью Анну, либо Тёмный Лорд сделает это с особой жестокостью после того, как поймёт, что она обманывала его, в результате чего его лишили яйца Феникса. Вариант Дамблдора был другим – используя мою должность Главы Аврората, задержать Снейпа в момент передачи яйца, во время которого яйцо случайно разобьётся. Снейп же, оценив вариант Дамблдора, предложил и вовсе странный вариант – используя мою должность Главы Аврората, задержать его с яйцом Феникса, после чего мне нужно будет отправиться на раут с яйцом авгура и, вручив его Лорду, сказать, что Снейп пытался его обмануть и подсунуть не то яйцо. Это помогло бы мне оттянуть время до тех пор, пока с вылуплением василиска из я йца ничего не получится, и Лорд не разберётся, что это я его обманул, а не Снейп. Впрочем, я хотел рвать с Анной как можно скорее, и поэтому рассматривал, как вариант Снейпа совместить с убийством Анны этой же ночью. Так, я хотел всё же использовать зелье Поттера, после чего сказать Лорду, что Анна поплатилась за то, что обманула его, даровав мне свободу (если бы он стал это проверять, это оказалось бы правдой). Я в сильном возбуждении отправился к Поттеру и Белл и пересказал им план того, как мы собираемся обмануть Лорда с яйцом, а также прося их быть этой ночью в Запретном лесу, куда я собирался привести Анну, чтобы Гарри напоил её зельем. Поттер и Белл справедливо сочли план слишком сложным, но пообещали, что яйцо мне отдадут и в лес с зельем придут. Когда же в этот день я пришёл к Анне, рассказав о той операции с яйцом, которую мы собираемся провести, и говоря ей, что сегодняшней ночью у неё есть единственный шанс выпить зелье и, возможно, стать человеком, она пошла на попятную, сказав, что пить зелье всё же боится. Кроме того, она предупредила меня, что вариант с Азкабаном опасен тем, что у авроров на шеях висят амулеты Дарко, которые могут контролируют их волю. Позже я сказал об этом Снейпу, но он не счёл это опасным. Тогда я решил, что план Снейпа при таком стечении обстоятельств действительно более логичен. Что касается Северуса, то он предложил другой вариант убийства вампирши: поскольку она относится к клану Тореодорес, немеющих перед красотой, а его студент Эйвери как раз в качестве курсовой работы занимается зельем, от которого у выпившего его всё вокруг начинает выглядеть невыразимо прекрасно, то можно использовать это зелье на моей Анне. Я сказал, что подумаю, и отправился в Азкабан, где открыл аврорам тот факт, что теперь я их начальник, и сказал, что сегодняшним вечером планируется операция, в результате которой должен быть задержан некто, пытающийся вынести из Хогвартса нечто ценное. Трудно было уговорить Авроров не задавать лишних вопросов, но они согласились на операцию. Дальше дело оставалось з а Поттером, который должен был передать мне яйцо Феникса. В последний момент Поттер заявил, что яйцо где-то спрятано, и ему надо время, чтобы его достать. Я получил его в руки за две минуты до того, как Снейп должен был отправиться с ним на раут. Моя вампирша в это время корректировала у Олливандера воспоминания: она не должна была помнить, что я свободен от воли Тёмного Лорда, а также открытый мною факт, что яйцо, которое принесу сегодня на раут я, будет не тем яйцом, чтобы не подставить меня, если он применит к ней легилименцию. У меня, к счастью, во время этого раута намечалось полнолуние, и хотя я и принял в этот день аконит, я справедливо полагал, что Лорд не станет выпытывать под легилименцией информацию у оборотня в животном обличьи. Отдав Снейпу яйцо Феникса и взяв взамен яйцо авгура, я со всех ног помчался за аврорами. Они, по-видимому, оцепили все дороги, и Снейпа брали вдвоём – я и ещё одна аврорша. Я свалил его заклятием инкарцеро максима, после чего попросил авроршу под мобиликорпусом отнести его в Азкабан, досмотреть и допросить. Затем я со всех ног помчался к месту портала, дождался там своей вампирши и передал ей свои вещи и яйцо с просьбой передать его Лорду от моего имени. До того, как Пожиратели воспользовались порталом, взошла полная луна, и я обернулся. То, что произошло дальше, повергло меня в шок, и не знаю, какими экзорцизмами я стал бы ругаться, если бы не был в волчьем обличьи. После того, как Анна Шельен подошла к Лорду и отдала ему то яйцо, что я передал ей, со словами, что Снейп пытался его обмануть, неся яйцо авгура, а благородный Люпин узнал об этом, приказал схватить Снейпа и сам добыл яйцо Феникса, вышел некто в белой маске и подал Лорду то самое яйцо, что я менее чем час назад передал Снейпу, со словами, что Снейп, зная, что его сегодня схватят, взял с собой яйцо авгура, а яйцо Феникса просил передать ему. Тёмный Лорд озадачился тем, что в таком случае значит яйцо, которое принёс я, но к счастью, он не имел возможности задать мне вопросы. Мы же с Пожирателями через портал вернулис ь обратно. Я повёл Анну в сторону озера. Я был в сознании, я был под аконитом, но глядя на меня со стороны, трудно было в это поверить. Я был в шоке от предательства Снейпа, и мне очень хотелось выть от злости и обиды. И я действительно выл. Я вёл Анну глубже в лес, я ревел, катался по земле и бесился так, как будто и не было никакого аконита. Я обещал Анне ночь с настоящим диким зверем, и она получила эту ночь. Когда на нашем пути оказался забор, и долго стоял на четвереньках и ждал, когда она перелезет, встав на мою спину. Я знал, что никогда не буду с ней вместе, и мне хотелось подарить ей хотя бы одну ночь рядом с тем зверем, которого она хотела видеть. Благодаря Снейпу, она получила такую ночь. После того, как я вновь обратился и вновь плакал, мы возвращались в Хогсмит, и она недоумевала, что значит второе яйцо на рауте. Я ответил, что не знаю, попрощался с ней и помчался в Азкабан.

Снейп был всё ещё там. Рядом с ним на тумбочке лежало некое разбитое яйцо, которое явно не было яйцом Феникса. Надо сказать, что авроры за это время успели допросить его, и то, что они от него добились, это утверждение, что яйцо, которое они видят, является яйцом Феникса, которое, по его мнению, приносит удачу и которое он нёс на встречу со своим другом. Им больше нечего было требовать от Снейпа, и теперь они требовали объяснений от меня. Я тянул время, воспользовавшись утверждением, что пока на них висят амулеты Дарко, я не могу быть полностью уверенным в том, что информация, которую я им сообщу, не уйдёт на сторону. Снятие же амулетов грозило им смертельной опасностью. Когда со мной в сторонку отошли те, на ком не было амулетов, я без обиняков сказал, что яйцо Феникса грозит опасностью вылупления василиска, и раз уж яйцо разбито, то операция прошла успешно, а что касается настойчивой просьбы назвать источник информации, то я честно признался, что источником является сам Снейп, неосторожно давший мне знать о том, что сегодня ночью он вынесет из Хогвартса яйцо. Надо сказать, что Снейпу было обещано, что меня с помощью обливейта заставят забыть о том, что Лорду было передано другое яйцо на рауте, и когда я ворвался в Азкабан, явно обо всём помня, Снейпу стало нехорошо. Первым был вопрос, где настоящее яйцо. Снейп ответил, что не скажет. «Урод. Лгун. Лжец» – всё, что я мог ему сказать. Авроры во главе с министром Абрахамом Смитом, который был здесь же, сразу заподозрили нехорошее и решили, что Снейп меня обманул, и пока я ловил его с не тем яйцом, яйцо Феникса покинуло Хогвартс другими путями. Аврорам нужно было точно знать, является ли разбитое яйцо перед ними яйцом Феникса. Тут я почувствовал, что совсем запутался, и, чтобы не портить ситуацию, на их вопрос, является ли яйцом Феникса то, что лежит перед нами, ответил, что я не уверен, яйцо ли это Феникса или нет. Тут же в камеру вошёл Олливандер. Не знаю, что было известно ему, но он, пристально глядя мне в глаза, спросил: «Это второе яйцо?». «Нет» – ответил я. «Э то первое яйцо?» – снова спросил он. «Нет» – снова ответил я. «Это третье яйцо?» – спросил Олливандер. «Да» – ответил я. Абрахам Смит предложил восхитительный вариант – допросить Феникса. «Уважаемый Феникс, если вы узнаёте своё яйцо, мы просим вас кивнуть». Феникс ответил, что будучи в мужской форме, он не способен узнать своего яйца, а если бы он и был в женской, то при встрече с ним попытался бы его разбить, и вообще, он сказал, что является птицей, а поскольку птицы не разговаривают, то допрашивать его по крайней мере глупо. В общем, я констатировал, что по причине истечения трёхчасового срока заключения без официального обвинения Снейпа нужно отпустить под подписку дать на следующий день показания по веритасерумом. После этого я остался в Азкабане, где мы пили с аврорами за Аврорат, за успешно проведённую операцию и строили планы поимки всех Пожирателей. Этой ночью произошло ещё одно важное событие – у начальницы стражи Азкабана совершенно мистическим образом исчез амулет со шнурка, с которого исчезнуть е стественным образом он никак не мог. От Олливандера удалось узнать, что теперь, поскольку цепь амулетов разомкнулась, они потеряли свою силу. А ещё было несколько странно, будучи Главой Аврората, обсуждать со всеми, где искать бежавшего Энтони Голдстейна, в беззаконной казни которого я собственноручно участвовал днём раньше. В конечном итоге, попросив прощения за свои недосказанности и услышав от авроров, что они по-прежнему, не смотря ни на что, мне доверяют, я отправился в Хогвартс. Аберфорс, привыкший к тому времени, что я вечно где-то шляюсь по ночам, не задавал вопросов, но я сам рассказал ему обо всём, в том числе и о том, что доверять Снейпу я больше не могу, и Орден Феникса не может быть Орденом Феникса, когда в нём всего три члена, которые друг друга обманывают и друг другу не доверяют. Дамблдор же в ответ сказал, что пока я развлекался, его вызвал на дуэль Люциус Малфой, предложив выбрать место, время и оружие. Аберфорс выбрал завтра в «Кабаньей голове» на шахматах.

К слову о яйцах, на следующий день были объявлены Пасхальные каникулы. Я избегал разговора со Снейпом. Я знал, что сначала мне нужно как следует обдумать то, что произошло. Благо, у меня под рукой всегда были студенты, которые были способны заполнить любое способное время. Особенно мне запомнилась студентка с Хаффлпаффа Пенелопа Олдман, которая писала у меня курсовую на тему «Оборотни в магическом мире», и из которой сыпались идеи. К сожалению, я так и не смог провести с ней практическое занятие, которое обещал, а очень ответственный староста факультета Хаффлпафф Захария Смит постоянно вылавливал мою студентку, когда она нарушала правила, находясь за пределами гостиной в неположенное время. Я благодарен всем – как тем, на кого у меня хватило времени, так и тем, на кого времени не хватило. Этим же утром состоялось заседание Визенгамота, на котором я был представлен как кандидат в члены суда. Подозреваю, что это тоже работа Дамблдора. Впрочем, в состав Визенгамота меня не приняли. Мне задали несколько вопросов вроде того, какие успехи есть у меня как у Главы Аврората, на что я ответил, что считаю вполне успешной вчерашнюю операцию по ликвидации потенциально опасного яйца Феникса, после чего мне сказали спасибо. А затем меня поймала пятикурсница с Гриффиндора Джейн Валентайн, которая давно пыталась серьёзно со мной поговорить. Когда я узнал о том, как много обо мне и о том, что творится вокруг, ей известно, я был несказанно удивлён, и я до сих пор остаюсь удивлён тем, как эта девушка смогла добиться таких тесных связей с Олливандером, который, как потом стало известно, имеет не менее тесные связи с моей Анной Шельен. Я счёл бесполезным скрывать что-то от Джейн, и как после стало известно, не напрасно. После разговора с Джейн я встретился на квиддичном поле с Аберфорсом Дамблдором, который поведал мне, что по его новым данным василиск, появлению которого мы так долго пытались препятствовать, является неотъемлемой частью защиты Хогвартса, и теперь, раз уж настоящее яйцо Феникса у Тёмного Лорда, то это к лучшему, и то, что мне нужно делать теперь, это предупредить Тёмного Лорда, что профессура Хогвартса готовит некую формулу, которая поможет трансфигурировать василиска в нечто иное. У меня тут же возник вопрос, какое место занимает василиск на дереве сефирот, и я отправился с этим вопросом к Снейпу, который, по-видимому, был удивлён очередной переменой моего отношения к нему. Пока я ждал, когда освободится Снейп, я сидел в его кабинете со студенткой Анжелиной Джонсон, которая напоила меня андрогинным зельем (ничего скандального; просто мои мужские качества на какое-то время проявились ярче), и обсуждали мужское и женское. Я до сих пор уверен, что суть мужского заключается в том, что мужская энергия направлено вовне, а женского в том, что женская энергия направлена вовнутрь. Вскоре освободился Снейп. На мой единственный укоряющий вопрос, почему, если он знал, что яйцо Феникса необходимо для защиты Хогвартса, и он по этой причине передал его Тёмному Лорду, он утаил его от меня, Снейп ответил, что решение поступить так возникл о у него спонтанно в последний момент. Что касается василиска, то он, по-видимому, занимает место Феникса в перевёрнутом дереве сефирот. Но главное не это, а то, что, как ему стало известно, хотя Снейп и наебал Люпина, Гарри Поттер наебал их обоих, отдав Люпину не настоящее яйцо. В результате все три яйца, принимавшие участие во вчерашнем действии, были яйцами авгуров, а настоящее яйцо Феникса по-прежнему хранится у Поттера. На этом моё участие в эпопее с яйцами закончилось. В итоге Поттер самостоятельно, используя жабу, вырастил василиска в Тайной комнате. Для меня остаётся загадкой лишь одно – каким образом Тёмному Лорду удалось получить того василиска, который в ночь перед началом экзаменов напал на Хогвартс. Ведь как мне потом стало известно из разговоров с Шоном Дери, эксперименты с жабами и яйцами авгуров грозят появлением какатрисии.

Вскоре я повстречал Дамблдора, который попросил меня быть секундантом на его дуэли с Малфоем. Вторым секундантом стала мисс Грейнджер. Секундантами Малфоя стали Флитвик и Элизабет Паркинсон. В назначенное время мы были у «Кабаньей головы», и фигуры были расставлены на шахматной доске. Малфой опаздывал. Когда Люциус появился, он сказал, что играть на шахматах не собирается, что это смешно, что вчерашний выбор Дамблдора шахмат как оружия, против чего Малфой вчера не возражал, иначе как шутка воспринята быть не может, и что дуэль может быть проведена либо на палочках, либо на ядах. Аберфорс ответил, что поскольку он сквиб, то возможности драться на палочках он для себя не видит. Наверное, было бы правильным, если бы в этой ситуации дрались секунданты, но нам не удалось договориться. Малфой досчитал до трёх, объявил дуэль начатой и напал на сидящего без палочки Дамблдора. Атака Гермионы была отражена, и Флитвик атаковал её лаэза кордис ультимой, от чего она защитилась, но была вынуждена рухнуть обессилившей. Моя атака Люциуса инкарцеро максимой также была отражена, и практически сразу же после начала дуэли я упал оглушенный.

Очнулся я в кабинете мадам Помфри, которая снимала с меня последствия заклятий. Придя в себя, я отправился к Анне. Мы снова гуляли в этот день. Люциус, по её словам, был рассержен моим поведением, и я, по его мнению, заслуживал наказания, но я сказал Анне, что не перед Люциусом мне отвечать за свои поступки, а после сегодняшней дуэли оснований для подозрения меня в связях с Пожирателями будет гораздо меньше. Анна сказала мне, что от неё потребовали, чтобы я забыл факт передачи второго яйца на рауте кем-то из масок, и она не может этого не сделать. Теперь меня это мало волновало, и я согласился. Когда мы были в магазине амулетов, Дарко применил на мне обливейт. После этого я услышал, как Дарко даёт Анне задание убрать некого большого магглорождённого аврора с взъерошенными волосами. Я заподозрил, что это Рудольф, и сразу же после того, как простился с Анной, отправился в Азкабан, где снова собрал своих авроров и сказал, что по имеющейся у меня информации одному из них грозит опасность от вампира и что нам непл охо было бы поискать методы, как обезопаситься от вампиров. Авроры оказались более активны, чем я ожидал, и они решили прямо сейчас идти брать тех, кто у них на подозрении, и первой подозреваемой была моя Анна Шельен. Я не пошёл с ними, просто сказав, что не могу участвовать в операции, и пошёл на обязательное занятие для желающих получить патронус. По итогам занятия, которое началось в кабинете профессора МакГонаголл и закончилось в Запретном лесу, два моих студента овладели патронусом. И тут я ощутил, как мощный ментальный призыв затмил все мысли в моей голове, и я не мог думать ни о чём, кроме как о том, чтобы идти в Азкабан.

Анна Шельен сидела в карцере Азкабана, и уже был подписан приказ об уничтожении незарегистрированного вампира. Только я начал с ней говорить, как почувствовал, что перестаю владеть собой. Я стал ощущать себя больше, сильнее, могущественнее. Все, кто меня окружал, становились для меня не более, чем заслуживающими презрения тварями. Я ощутил прилив сил и ненависти, мышцы напряглись до предела, я упал и, рыча, стал оборачиваться. Кто-то связал меня инкарцеро максимой, меня захлестнула ярость, и тут я снова почувствовал влияние извне. Теперь это был Олливандер. Он склонился надо мной, пристально глядя мне в глаза, и спрашивал о том, кто я. Его спокойный и ровный голос пробивался сквозь толщу инстинктов, туда, куда был загнан мой человеческий разум, и всего несколько фраз помогли мне вновь обрести себя. Еще несколько фраз Олливандера, и моим самым жгучим желанием, ради которого я стал готов на всё, стало желание освободить Анну Шельен из Азкабана. Вот я лежал на земле связанный, уже в человеческом облике, и меня о тнесли в vip-камеру. Я кричал, чтобы меня отпустили. Мне нужно было во что бы то ни стало добиться регистрации Анны Шельен. Затем в камеру вошёл Вильям Блотт и сказал, что снимает меня с должности Главы Аврората и оставляет до утра в заключении как свидетеля по делу о вампирше. Как мне позже стало известно, с ним тоже поговорил Олливандер. У меня было ещё несколько посетителей, и в том числе Северус Снейп. На мои заверения о том, что Анна чиста и её нужно освободить, Снейп заметил, что она меня контролирует, что это она заставила меня обратиться посреди дня, и что мои мысли не принадлежат мне. Выйдя из камеры, он громко, так, чтобы слышали все, крикнул «ВСЕ БАБЫ – СУКИ!», и я остался один.

Вскоре путы инкарцеро спали, а я впервые стал осознавать, что самое страшное насилие – это насилие над разумом. В камеру вошёл Олливандер. Он сказал, что завтра утром будет суд, и я, Ремус Люпин, сделаю всё для того, чтобы Анна Шельен стала свободной. Он спросил меня, чего я боюсь. Я боялся, что на суде узнают, что Анна пила мою кровь. Тогда картины того, как Анна пьёт мою кровь, Олливандер преобразил так, что хотя они и могли дать пищу бесчисленным горячим диспутам о взаимоотношении полов, но никак не обвинению в суде. Олливандер снова спросил, чего я боюсь. Я боялся, что на суде узнают, что мы были на раутах у Тёмного Лорда. Тогда Олливандер сделал картины ночных раутов столь незначительными в моей голове, что они меркли по сравнению с важностью всего остального. Он в третий раз спросил, чего я боюсь. Я ответил, что боюсь того, что это я предал Анну. «Все мужики – предатели» – сказал на это Олливандер и оставил меня одного.

Ночь в камере трудно не назвать безумной. Возможно, виной тому вмешательство в мой разум. Возможно, двусмысленность ситуации. Я вышивал крестиком и старался не думать о том, что будет завтра. А ещё я разговаривал через решётку с дочерью Рудольфа, которая показалась мне весьма странным ребёнком. Ночью мне приснился сон. Белый рыцарь с мечом в правой руке, с копьём в левой, с молотом, вышитым на плаще, который говорит мне: «Время молчать закончилось. Я жду».

Часть Третья

Суда утром не было. Как я понимаю, Олливандер, прежде, чем уехать по своим делам, попросил авроров арестовать Дарко и освободить Анну, которая отныне должна была вести торговлю в магазине амулетов. Взять Дарко не удалось – он бежал. Анна всё ещё оставалась в заключении из-за каких-то формальностей. С меня же все обвинения сняли по простой причине – арестован Питер Петтигрю, а поскольку все, кто мог его допросить кроме меня, уехали в Лондон, то сделать это должен я. Кроме того, в это ночь была убита Молли Уизли, которая исполняла обязанности министра после убийства Абрахама Смита, и теперь министерские обязанности нёс Олливандер (позже, когда Олливандер ушел за Завесу, министерские обязанности были возложены на профессора Огдена).

Когда я начал звать Питера через дверь карцера, он молчал. Лишь после моих слов, что он может оставаться здесь вечно, если не пойдёт на контакт, Питер заговорил. Он говорил, что ни в чём не виновен, молил отпустить его и не узнавал меня. «Ты помнишь Лунатика, Хвост?». После этой фразы и глотка веритасерума, который мне дала начальница стражи Азкабана и которым я напоил Питера, войдя в карцер, началась беседа двух давних друзей. Я был плохим следователем. Не в том дело, что я не умел задавать вопросы, а в том, что ответы на вопросы, которые задавал я, были важны мне, а не следствию. Слушая Питера, я метался между жалостью и презрением к нему и отвращением к себе. Питер – предатель. Но что значить предать? Предательство – это измена в ответ на доверие. Доверял ли я когда-нибудь Питеру? Был ли я ему другом? Нет. Он всегда был для меня не более, чем хвостом. Почему он был с нами в те годы? Потому что мы жалели его. Но оправдывала ли эта жалость нас? Теперь я могу с уверенностью сказать, что людей нельзя жалеть. Ж алость унижает, жалость принижает. Жалеть кого-либо значит признавать его маленьким и ничтожным. Жалость к человеку топит его. Невозможно помочь кому-либо, жалея его. Для того, чтобы помочь кому-либо, для того, чтобы поднять кого-либо высоко, нужно, чтобы он сам увидел, что он может подняться высоко и сделал это. А для этого нужно быть к нему жестоким, нужно стоять у него за спиной и кричать, что только глупость и обман мешают ему подняться, нужно толкать его вперёд, даже если это больно, но ни в коем случае не жалеть. Во время разговора с Питером, я понял, что это в том числе и я сделал его таким. Так в праве ли я судить его? Покидая карцер, я был уверен в том, что Питер не вернётся к Тёмному Лорду. Я пообещал ему, что сделаю всё для того, чтобы он был свободен. И эти мысли не отпускали меня и позже, когда мы с Огденом и Джейн снова допрашивали его и обсуждали, что с ним делать.

Снейп спрашивал, что заставило меня с такой приверженностью желать освобождения Анне. Я ответил, что не знаю, чем вызвал язвительные реплики о заполненности моей головы белой вязкой жидкостью и новые уверения в том, что контролирует меня вампирша и что она способна заставлять меня обращаться тогда, когда она этого захочет, и пока она жива, я не могу быть свободным. Вообще говоря, оснований верить Снейпу у меня было меньше, чем оснований верить Анне. Почему же я решился на убийство? Сейчас бессмысленно жалеть о прошлых ошибках. Осваивать окклюменцию и учится думать самостоятельно мне, безусловно, нужно. Но в то время, как я теперь понимаю, решила всё не легилименция, я взгляды Северуса и Анны на самый важный в тот день для меня вопрос. Кто я? Анна убеждала меня в том, что я есть оборотень, что такова моя природа, что мне не нужно пить аконит и бороться с этим, что в звере есть красота и свобода и что зверь – неотъемлемая часть меня, без которой я буду ущербен. Северус же давал мне понять, что человеческая своб ода и звериная свобода – это совершенно разные вещи, и второго я желаю только потому, что не знаю первого. Надо сказать, что второй взгляд становился для меня ближе, хотя я и боялся делать окончательный выбор.

Снейп не стал ждать, когда я наконец решусь на что-то, и сказал, что если мы убиваем вампиршу, то убиваем её сегодня, и отправился в учительскую, громко всех спрашивая, кто готов оказать помощь в ликвидации опасного вампира. Потом ко мне подходили все, кому ни лень (в том числе и мистер Ангел) и предлагали помощь в этом убийстве. Моя роль свелась к тому, что я пошёл в гости к Анне и предложил ей прогуляться в то время, как в карьере недалеко от Хогсмита должны были дожиться Дамблдор с соратниками, с серебряным кинжалом наготове. Она согласилась. Когда мы прогуливались, я вёл её к карьеру и говорил о том, что каждый момент жизни может быть последним, и каждый день нужно проживать так, словно он последний. В карьере никого не оказалось. Соучастники убийства немного опоздали. Тогда мы спустились к озеру. Я сам предложил ей своей крови, говоря, что она плохо выглядит, говорил какой-то бред, испытывал смесь стыда и решимости, выл, говоря, что выть – это круто (на самом деле мой вой был условным знаком, по которому должны были определить наше местонахождение) и уже собирался вести её обратно к карьеру, справедливо полагая, что наши уже там. Вдруг она, видимо, предчувствуя что-то плохое, отказалась подниматься наверх, сказала, что ей нужно что-то очень важное рассказать Поттеру и, в ответ на моё обещание привести ей Поттера, сказала, что будет ждать внизу. Оставив её и поднявшись наверх, я встретил у карьера почти весь преподавательский состав Хогвартса, сказал им, что вампирша внизу, что я не могу сам принимать участие в убийстве, так как вампирша в любой момент может обратить меня в зверя по своему желанию, пожелал удачи и отправился в Запретный лес. Чуть позже директор Тофти предложил на всякий случай запереть меня в его кабинете, и я согласился. Как мне потом стало известно, те, кто хотел мне помочь избавиться от Анны, спустившись к озеру, никого не обнаружили и, разделившись на две группы, стали прочёсывать территорию. Я, сидя в кабинете директора, подозревал, что Анна может укрыться от преследователей и понимал, чт о только мне она откроет место своего расположения, если будет продолжать доверять мне. Поэтому из кабинета директора я отправил ей сову со словами, что меня посадили в Азкабан, чтобы она не думала о причастности меня к тем, кто сейчас ищёт её. Как стало известно потом, сова пришла к ней, когда её уже поймали, оглушили ступефаем, а потом допрашивали. Среди тех, кто был там, был и директор Тофти, весьма удивившийся заявлению Анны, что Люпин сидит в Азкабане. Тофти вернулся в Хогвартс, обнаружил меня на месте, а потом со мной отправился к озеру. Тофти, похоже, мало понял из того, что произошло, но он чувствовал, что Анна ни в чём не виновна. Я благодарен Снейпу за неосторожность, которую он проявил, разглашая о намерении убить вампиршу всем, потому что если бы не эта неосторожность, то я стал бы убийцей. Тофти спросил меня, что я собираюсь делать, и я ответил, что отпустить Анну и учить, наконец, окклюменцию. К сожалению, единственным человеком в Хогвартсе, который мог бы меня этому научить, был тот, кто сам бо льше всех меня обрабатывал. Тофти сказал, что Анна только что слила воспоминания о том, как её поймали, и в её памяти эта прогулка останется просто прогулкой. После этого директор дал пробирку мне и сказал, что я могу слить всё, что сочту нужным. Я постоял некоторое время в одиночестве, в одной руке держа пробирку, а в другой – палочку, касаясь ей своей головы. Но клянусь, что когда палочка опустилась к пробирке, ни одно воспоминание не покинуло моей головы. Я хотел помнить всё и быть ответственным за всё. Я сказал Тофти, что не могу метаться между Хогвартсом и Лордом, а моё неприсутствие на раутах в любом случае ударит по Анне. Тогда директор предложил, что напишет приказ, в котором запретит мне покидать территорию Хогвартса, чтобы у Анны было оправдание перед Лордом. Я положил приказ в карман, отлично понимая, что для Анны перед Лордом это не будет достаточным оправданием.

В Хогвартс я вернулся, полностью разбитый. Не то, чтобы всё было совсем плохо. Нет. Впереди меня ждали экзамены, впереди Поттер должен был получить диплом, и этого я хотел больше всего. Я больше не хотел преподавать, потому что чувствовал, что сам не могу применять в своей жизни то, чему я учу других. Это было уныние, но что-то заставляло меня искать свет среди этого уныния. Громко крича посреди коридора Хогвартса, что мне нужна помощь, я собрал десять студентов (в основном с факультета Хаффлпафф) и упал на доверие. Затем это сделал ещё один из студентов, который не делал этого прежде, и мне было приятно, что, пытаясь помочь себе, я смог дать что-то другому. А потом меня поймал Шон Дери.

Не скрою, что этот студент преследовал меня и раньше, но что-то заставляло меня избегать его. Он упорно интересовался, что связывает меня с Джейн Валентайн, а я просто отвечал, что ничего меня с ней не связывает, и это, как мне кажется, бесило Шона. Я читал сочинение Шона о счастье, и оно светилось ощущением горной свободы и чистоты. В этом студенте было что-то глубоко кельтское – смесь суровости и очарования. После ночи в Азкабане и сна, который я там увидел, я перерыл всю библиотеку, пытаясь найти хоть какую-то информацию о белом рыцаре с мечом, копьём и молотом, но ничего не нашёл, и лишь благодаря Огдену решил, что речь идёт о символах змееборцев, и это как-то связано с василиском. И когда мистер Дери показал мне эти символы, что-то заставило меня быть предельно искренним с ним. От него я узнал многое о Полых Холмах, о другом мире, который иногда пересекается с нашим, о древних обычаях, о том, что значит быть королём, о камне, который может расколоться под ногами недостойного, вызвав беды и катаклизмы. И ищё – Шон снова заставил меня бояться Анны. Он сказал, что в любой момент она может инициировать меня, и тогда, если оборотень и вампир во мне соединятся, то я стану вурдалаком – навсегда погибшим Ремусом Люпином. Я попросил у Шона помощи, и он сказал, что поможет мне. Мы отправились в гостиную факультета, на котором я когда-то учился, и когда меня окружили гриффиндорцы, полные решимости мне помочь, я почувствовал, что глубоко в груди, под слоями пыли и грязи, во мне всё ещё бьётся львиное сердце. Когда позже студенты обсуждали то, чего нет у Тёмного Лорда, но есть у нас, и сошлись на том, что это – свободная воля и любовь, я всем своим существом ощущал, что этой вещью является дружба.

Мы долго обсуждали варианты того, как можно убить вампиршу и как можно помочь мне освободиться от её влияния. Мы обсуждали то, какая часть меня подвластна чужой воле. Возможно, в то время, пока человеческая часть моей души была свободна от власти Лорда благодаря зелью Поттера, моя звериная часть оставалась в его власти. Впрочем, то, что это так, было для меня очевидно, потому что я понимал, что печать зверя – это печать тьмы, а всё тёмное теперь сфокусировано в нём. Я снова предложил вариант напоить вампиршу зельем Поттера. Однако Поттер решил действовать иначе. Потом я говорил Гарри о том, что бесконечно ему благодарен за то, что он никогда не слушал моих советов, а поступал так, как ему советовало его сердце. Поттер решил напоить зельем меня. И на этот раз без аконита. Вряд ли кто-нибудь когда-нибудь думал, что кому-то придётся пить это зелье дважды. А для меня пришло время проститься с полумерами и рискнуть по-настоящему. Я не знал, каков будет результат. Я не знал, стану ли я навсегда человеком или же я н авсегда останусь зверем. Для того, чтобы сделать этот выбор, ничто не должно было связывать меня – ни телесно, ни ментально. Зелье без аконита должно было подействовать на меня так, что все силы освободились бы, вышли бы наружу, и в итоге обнаружилось бы то, кем я являюсь на самом деле.

Мы решили сделать это прямо сейчас. Кто-то спросил разрешение у Снейпа сделать это в его подземельях, чтобы не привлекать внимание шумом. Снейп разрешил. Когда мы были на месте, студенты заперли все окна коллопортусом, я сказал Гарри, что готов, он дал мне глоток, и все ушли, пообещав вернуться через четыре часа, в течение которых я должен делать свой выбор, и заперев дверь. А потом всё, что было внутри, оказалось снаружи, и я ясно увидел всё это перед собой. Я отпустил себя физически, эмоционально, ментально. Я рвал не себе одежду, метался по комнате, прыгал, выл, рычал, смеялся, плакал и задавал себе одни и те же вопросы: «Кто я?», «Чего я хочу?» Все мои внутренние разговоры вышли наружу, я непрестанно проговаривал все мысли, которые были в моей голове, и мыслей становилось меньше. Мои мышцы напрягались до предела, и все хронические напряжения испарялись, и я дышал спокойнее и ровнее. Я ясно увидел, что это я запер себя, человека, в клетку, из которой рвётся зверь, и всё, с чем я боролся, я сделал с собой с ам. «Что ты сделал с собой?» – я задавал этот вопрос самому себе и всё яснее и отчётливее понимал, что я просто обманул себя. Не могу описать всё, через что я прошёл в эту ночь, но эта была та ночь, к которой я шёл более чем тридцать лет. Как позже сказал Снейп, он ясно слышал за стеной два голоса. Однако всё это был я. Я ясно увидел, чего хочет зверь и чего хочет человек. Зверь во мне хочет выть. Человек во мне хочет петь. И если в начале трансформации я выл, то в конце я пел. И вот, когда в моей голове всё стало ясно, когда я наполнился радостью, свободой и светом, когда я огласил подземелья песней «Ночь пройдёт, наступит утро ясное! Знаю, счастье нас с тобою ждёт! Всё пройдёт, пройдёт пора ненастная! Солнце взойдёт! Солнце взойдёт!», ко мне прилетел Феникс. И мы спели «Ave Maria» вместе. А потом Феникс улетел, а я заснул на партах, в разорванной одежде, среди перевёрнутой мебели, с улыбкой на устах. И, чёрт возьми, я ясно слышал, как за стеной поёт Снейп.

Когда под утро за мной пришли гриффиндорцы, я не знал, как благодарить их. Я был переполнен благодарностью. После объятий и небольшого наведения порядка я отправился в свой кабинет, и внутри у меня всё пело. Но я не успел даже сменить одежду, как в коридорах Хогвартса раздался шум и крики. По Хогвартсу ползал василиск. Скажу честно, я не боялся смерти, но мне совсем не хотелось умирать в ночь, в которую я родился заново. Василиск был ужасен, он шипел, и жёлтый свет отсвечивал от стен, но беда тому, кто посмотрит на источник этого света. Профессура бегала от него и за ним, пытаясь использовать на нём различные заклинания. Ничто не действовало. Профессор Лестрейндж сунулась прямо в пасть василиску, пытаясь его трансфигурировать, но эта попытка оказалась неудачной. Так погибла Лестрейндж. Все понимали, что нам нужен Феникс, но тем, кто пытался его разбудить, этого не удалось. Тогда я побежал в кабинет Снейпа, где спал Феникс, встал перед ним на колени и стал молить его о помощи. И Феникс откликнулся. Вскоре кори доры Хогвартса огласились его пением, а Поттер с помощью клинка Гриффиндора, который ему принёс Феникс, зарубил змея. Мы ещё долго ждали нападения, зная, что в эту ночь Хогсмит и Азкабан были практически вырезаны. И я ещё не знал, что во многом это моя вина, потому что в то время, пока я трансформировался в кабинете Снейпа, Анна отправила мне сову с предупреждением о скором нападении на Хогсмит, и то, что я занимался внутренней работой, помешало мне спасти многие жизни в мире, который меня окружал. А ещё перед самым рассветом, когда все уже разошлись, у стен Хогвартса появилась дочь Рудольфа, говоря, что все мертвы и прося защиты в Хогвартсе. Я, не долго думая, отправил её спать в гостиную Гриффиндора, а сам отправился в свою комнату. Дамблдора на месте не было, и я был очень этому удивлён, потому что обычно это я пропадал по ночам, а не он.

Утром пропажа Аберфорса Дамблдора стала очевидной для всех, и я понял, что экзамен по ЗОТС мне предстоит принимать одному. Экзамены я принимал в течение двух дней, кого-то заставляя лезть в кабинет через окно, с кем-то прогуливаясь у Хогвартса, а кое у кого я принял экзамен в Азкабане. Надо сказать, что я ставил оценку по теории, даже тем, чья главная заслуга заключалась в добытых рыльцах дементоров. Проставлять оценку за практику пришлось всё-таки не мне. В этот же день мне довелось обучить патронусу моего третьего студента. И это заслуга не меня, а того, кто этого студента очень сильно любил и готов был в трудную минуту отправить ему в подмогу часть своей волшебной силы. Я вышел с этими двумя студентами на дуэльное поле, и пока один из них практиковал вызов патронуса, второй стоял у него за спиной и всю свою любовь направлял на помощь первому. В это же утро я узнал, что девочку, которую я пустил утром в гостиную Гриффиндора, кусал вампир, и когда ко мне подошёл директор Тофти и спросил, на каких основаниях я пустил её в Хогвартс, я ответил, что не знал об этом укусе, и директору решать, пускать ли её отныне в Хогвартс или нет.

Я выглянул в окно из кабинета профессора МакГонаголл, чтобы поприветствовать пришедших сдавать экзамен студентов Когтеврана, когда я услышал её голос в своей голове. Голос Анны. Что-то подсказывало мне, что она или уже мертва или вот-вот умрёт. И в этот момент я осознал, что она действительно была тем единственным ручейком, который тёк ко мне с той стороны и который я предал. Она сказала, что в пять часов вечера Тёмный Лорд и его приспешники уйдут за Завесу, и у Поттера будет всего двенадцать часов на то, чтобы уйти туда же и остаться там с Тёмным Лордом взамен тех, кто ушёл с ним, а иначе Тёмный Лорд воцарится в том мире, и его приспешники станут новыми богами. Пока я разговаривал с голосом в моей голове и говорил Анне, что я её предал, меня окликали когтевранцы, но я знаком давал им понять, чтобы они не мешали мне, потому что то, что я слышал сейчас, было очень важно. Когда Анна ушла, и я приходил в себя, мистер Айзенгард, войдя в кабинет, оглушил меня ступефаем.

Очнулся я в кабинете мадам Помфри, приходя в себя. Я узнал от неё, что к тому времени она перепробовала многие средства, чтобы привести меня в сознание, но ничто не помогало. Просто мистер Айзенгард, подробно рассказав о том, как странно я себя вёл («а потом профессор упал»), забыл упомянуть о ступефае, который он на меня наложил и который можно было снять простой финитой инкантатем. С Когтеврана сняли пятьдесят баллов за нападение на профессора, и я тут же добавил Когтеврану пятьдесят баллов за проявленную бдительность. Я не знал, каким образом его сторонники уйдут за Завесу. Я предполагал, что они все могут напасть на Хогвартс в пять часов вечера (оставались считанные минуты), чтобы, уйдя туда естественным путём, забрать с собой как можно больше. Оказалось, что профессура уже знала об этом, и мы готовились к нападению. Нападения не было. Тёмный Лорд банально использовал яд. Однако когда Снейп умирал в Азкабане, я не верил, что он умрёт. Когда-то он пообещал, что позволит мне покалечить его, и что-то подсказ ывало, что Снейп не станет умирать, не выполнив своего обещания.

Я искал Гарри, пытаясь с ним поговорить, но мне никак не удавалось поймать его. Он уже знал, что он должен будет уйти за Завесу, он лишь не знал, что ему придётся там делать. А я всё же не был до конца уверен, правдой ли было то, что сказала мне Анна, что Поттер обязательно должен остаться там. А все вокруг говорили о том, что кто-то должен стать королём в Полых Холмах, и если этим кем-то станет Тёмный Лорд, то всё пропало, и Пожиратели станут новыми богами. Необходимо было, чтобы кто-то вместо Тёмного Лорда встал на камень, и почему-то большинство считало, что этим кем-то обязательно должен быть Поттер, но были и те, кто не был согласен с этим. Те, кто больше других знали о Полых Холмах (например, Шон Дери), боялись не столько воцарения Тёмного Лорда, сколько того, что камень расколется, если недостойный встанет на него, и тогда мир может погрузиться в хаос. Все суетились, копались в книжках, думали, что делать, а я понимал, что поскольку моих умственных способностей всё равно не хватает для того, чтобы реша ть высокоинтеллектуальные задачи, лучше заняться своим делом. Я вспомнил о том, что когда-то Хагрид говорил мне, что у него есть некий способ защититься от Авады Кедавры, и он может поделиться этим со мной, когда придёт время. Я понял, что время пришло, и попросил его поделиться этим с Гарри, потому что уже знал, что за Завесу Поттер пойдёт однозначно, и я не знал, что ожидает его там. Позже я видел их беседующих вместе, но я до сих пор не знаю, что это был за способ, и чем закончилась их беседа. Позже я узнал, что Снейп жив, потому что Гермиона отдала за него свою жизнь. Впрочем, всё это могло быть подстроено, и Снейп специально мог быть оставлен в качестве ворот в другой мир. И если то место, где желал воцариться Тёмный Лорд, являлось перевёрнутым деревом сефирот, то воротами туда могла служить не только сефира Мальхут, но и сефира Даат (что потом подтвердил Огден), а сефире Даат в структуре Хогвартса, на мой взгяд, больше всего соответствует профессор зельеварения Северус Снейп. И в то время, когда все ожи дали, что всякая дрянь после воцарения Лорда полезет в наш мир и готовились сражаться с этой дрянью, я полагал, что воротами, через которые эта дрянь полезет, будет Снейп, и я в очередной раз захотел убить Снейпа, и в очередной раз этого не сделал. И самое забавное, что позже этой же ночью мы со Снейпом пили воду из одной чаши, которая связывала нас братскими узами.

Мне удалось поговорить с Поттером после того, как он побывал за Завесой первый раз и собирался идти туда снова. Я сказал ему о том, что мне известно – о том, что единственный способ избежать появления новых богов, по-видимому, заключается в том, что он должен остаться там с Тёмным Лордом. Поттер в очередной раз сделал по-своему. И теперь я в очередной раз полагаю, что он, как ни странно, оказался прав. В то время, пока мы готовились к обороне Хогвартса, пока полтергейст Пивз готовился сражаться плечом к плечу с нами водяными бомбами, пока я, завернувшись в плащ дементора, готовился вместе с мисс Валентайн исполнять роль разведки, брони и оттаскивать раненых в больничное крыло, в это время Поттер торговался с Тёмным Лордом, и Поттер не воцарился в Полых Холмах и избавился от шрама и связи с тем, кто оставил ему эту связь когда-то, в обмен на возможность вернуть в наш мир тех, кто согласится пойти с ним. И они вернулись, и Тёмный Лорд воцарился в Полых Холмах. И та, кого я предал, хотела сломать его венец, но н е сделала этого.

Когда я увидел вернувшихся мёртвых, я ожидал наступления Конца. Я полагал, что время Суда пришло, и я боялся, что судить нас будет тот, кто теперь воцарился в том мире. Эта ночь была наполнена смесью радости и страха. Я видел Питера Петтигрю, которому я пообещал свободу когда-то и который теперь был свободен. Я видел Аберфорса Дамблдора, который посреди всеобщего шума объявлял, что практическая часть экзамена по ЗОТС состоится в восемь утра. Я был рад тому, что они вернулись, и, в отличие от многих других, я не ожидал, что вернувшиеся несут подвох внутри себя (глядя на Аберфорса, такого простого и живого, каким он всегда был, я не мог в это поверить), но я не верил, что Тёмный Лорд может не обманывать. Он всегда нёс ложь. В любом случае, я понимал, что отныне мир никогда не будет прежним, хотя я и не знал, каким он будет. Я догадывался, что Поттер исполнил свою роль, как бы он её ни исполнил, и теперь он больше не будет судьбоносным золотым мальчиком, и я был рад этому. И позже этой же ночью я участвовал в та ком таинстве, которое не несло в себе яркого внешнего эффекта, подобного тому, какой был, когда я пил зелье из рук Поттера, но я ясно понимал, что начинается очередной этап моей трансформации, и эта трансформация, в отличие от всего того, что было прежде, является работой с тремя верхними сфирами Дерева Cфирот.

Когда я проснулся утром, Аберфорс уже собирался покидать Хогвартс, оставив студентам ведомости с оценками за практическую часть ЗОТС. Позже я собрал эти ведомости у студентов и передал их директору, который и проставил оценки в зачётки. Мы прощались, и Дамблдор желал удачи, говоря, что мы будем писать друг другу письма: сначала – часто, потом – всё реже и реже. Я молча кивал, понимая, что, как ни грустно, всё будет именно так, как говорит Аберфорс. Мне было немного печально расставаться с ним, тем более, что я уже не был так уверен в том, хочу ли я покидать Хогвартс или нет. Не знаю, стал ли я для него другом за этот семестр, но он для меня другом стал. Потом я продолжал принимать у студентов экзамены, небо было ясным, и на душе у меня было спокойно. Надо сказать, что вопросы, которые я задавал, были разнообразными, но среди них был один вопрос, который я задавал каждому: «Если бы сегодня вам предстояло умереть, на сколько баллов от одного до десяти вы оценили бы то, как вы прожили свою жизнь?». Я очень много е осознал для себя, беседуя с каждым из студентов, и я до сих пор не знаю, кто научился большему – они от меня или я от них. Все ожидали, что вечером на бал придут сиды во главе с Тёмным Лордом, и кое-кто из студентов просил у меня совета. Кто-то ожидал побоища, а я почему-то ощущал, что побоища не будет. Этим утром мистер Дери отправил мне сову, пригласив в гости в гостиную Гриффиндора и попросив вернуть маггловскую книжку, полную сказок о мире Полых Холмов, которую он дал мне накануне. Когда я пришёл в гостиную, Шона Дери не было. Он оставил письмо, где говорил, что покидает нас и где, я был рад этому, называл меня своим другом. Я думал над этим, и вдруг меня озарило. Только достойный быть королём может стать королём, если встанет на камень. Под недостойным камень расколется. Так мне говорил мистер Дери. Тёмный Лорд встал на камень, и камень не раскололся, и Тёмный Лорд стал королём. Всё произошло так, как сказала мне Анна Шельен. И мне не удалось сделать так, чтобы Поттер предотвратил воцарение Тёмного Лор да. Кто-то винил Поттера за это, и чьи-то ожидания были очень мрачными. Ведь все мы рано или поздно умрём, а значит все мы рано или поздно окажемся в руках того, кого когда-то так сильно боялись. Но действительно ли это так плохо? Ведь тот, кто воцарился, был достоин того, чтобы воцариться. А что, если здесь он вносил столько дисбаланса лишь потому, что был не на своём месте, а теперь он на своём месте, и так должно быть? Я давно знал, что он не стремится разрушить Хогвартс, и это знание страшило меня тем, что он мог попытаться превратить Хогвартс в оплот Тьмы. Но что если Тьма не равнозначна злу, если она на своём месте? Теперь он хочет союза с Хогвартсом, и для этого он придёт на бал, но вопрос в том, согласится ли Хогвартс на союз с ним после всего того, что он сделал? Я не знаю, насколько я хорош как педагог, но я уверен, что главное, чему я должен научить студентов, это умение отпускать прошлое, потому что прошлого больше нет, и смотреть в будущее, исходя не из прошлого, а исходя из настоящего. Я сам за свои тридцать восемь лет успел натворить такого, что если бы мне пришлось за это расплачиваться, то расплата была бы очень горькой. Но что-то заставляет меня верить, что любой опыт рано или поздно будет оправдан, и все мы, в том числе Ремус Джон Люпин и Тёмный Лорд Волан-де-Морт, будем спасены.

В этот день я снова повстречался с дочерью Рудольфа. Она просила меня о помощи, но что-то подсказывало мне, что единственным, кто может помочь ей, является она сама. В следующем году она поступает в Хогвартс, и я надеюсь, что смогу научить её тому, чему ей так необходимо научиться. Она хочет учиться на факультете Слизерин. Пока мы с ней разговаривали, я снова почувствовал, как ко мне пришла Анна. На этот раз это было не просто ментальное воздействие – я ощущал её прикосновения. Она сказала, что теперь она является сидом и может приходить в этот мир всегда, когда сочтёт нужным, и она просила ждать её сегодня на балу. Дочь Рудольфа напугало то, что я разговариваю сам с собой, и она побежала в Хогвартс за помощью. На помощь мне прилетел Феникс. Надо сказать, что он прилетал ко мне на помощь вот уже в третий раз, и если это правда, что он приходит на помощь только к чистым душой, то мне это очень льстит. Феникс прогнал сида Анну. К сожалению, этим вечером, когда Фениксу понадобилась помощь от меня, я не смог ему помочь. В Хогвартсе существует традиция, по которой преподаватели (Феникс тоже принимал в этом участие) разыгрывают фанты, в каждом из которых принимает участие один из студентов. Фениксу достался поцелуй с Джинни Уизли, и мне не удалось уговорить её пойти на это. По правде сказать, я тоже так и не исполнил свой фант – не станцевал фокстрот с Люсиндой Уайман. Но я обещаю к началу следующего семестра обязательно научиться танцевать фокстрот и сделать это. Удачи Фениксу!

А потом вернулся Шон Дери, который пообещал, что ещё много расскажет мне о Полых Холмах. И ещё Вильям Блотт, проведя меня через ворота Азкабана, заставляющие назвать свою истинную сущность, убедился, что теперь я человек, и предложил мне сделать политическую карьеру. Потом началась официальная часть бала, мы почтили молчанием память погибшей Лестрейндж, преподаватели сказали слово, Хаффлпафф выиграл соревнование факультетов и произошло, наконец, то, ради чего я ехал преподавать в Хогвартс в этом семестре, – сын Джеймса Поттера получил диплом.

Они просто пришли на бал – во главе с новым королём, и Рафаил с чертами лица Люциуса Малфоя был среди них, и Анна Шельен подошла ко мне, и я, рассказав ей всё, сказал, что она может делать со мной всё, что сочтёт нужным. Я действительно был готов на всё, но её наказание заключалось лишь в том, что я съел нечто, от чего все мои ощущения обострились в два раза. И тут я особенно остро ощутил, что все мои поступки руководствовались одним желанием – желанием вальсировать с жизнью один на один, желанием быть свободным, желанием не быть привязанным ни к кому, желанием не быть посаженным на ошейник. Я больше не скрываю от Анны ничего, и она в любой момент, будучи сидом, может прийти ко мне, и я признаю, что никогда не был пай-мальчиком по отношению к ней, и она вправе делать со мной за это всё, что сочтёт нужным, и я действительно готов на всё, но при этом я не скрываю от неё и того, что внутренне я никогда не буду считать себя принадлежащим ей, и она никогда не займёт в моём сердце центральное место, потому что оно навсегда останется пустым и свободным.

А потом я танцевал на балу, и я чувствовал себя по-настоящему живым. Я вкладывал в этот танец мою суть, и пусть я так и остался тем безмозглым щенком с головой, заполненной белой вязкой жидкостью, как говорит обо мне Северус Снейп, но теперь это совершенно меня не волнует, потому что теперь я знаю, что значит жить полной жизнью, что значит петь в унисон с жизнью и что значит танцевать с жизнью на пару.

Растворяя тень,
Наступает день.
Я открыл глаза.
Сорвалась слеза.
Я нашёл ответ.
Я лишь солнца свет.







В начало страницы