Отчет профессора С.Снейпа. День Третий
Драко залетает в гостиную и кричит:
- Мама, папа собирается выброситься из окна!
- Вот идиот! Я же ему рога наставила, а не крылья!
Профессора Снейпа спросили:
- Какая разница между просто другом и настоящим другом?
- Просто друг поможет вам перевезти вещи, а настоящий друг поможет вам перевезти труп.
- Мама, папа собирается выброситься из окна!
- Вот идиот! Я же ему рога наставила, а не крылья!
Профессора Снейпа спросили:
- Какая разница между просто другом и настоящим другом?
- Просто друг поможет вам перевезти вещи, а настоящий друг поможет вам перевезти труп.
…Утром я проснулся… в «Трех метлах». Это было чудовищно! Значит, я все же аппарировал! Но когда? Рядом во сне улыбалась м-м Розмерта.
- Нет!! – застонал я, натягивая одеяло на голову. На рукаве поблескивали четыре розмертины булавки.
«Сириус, мой сладкий мальчик! – доносился из глубины памяти розмертин голос. – Он был такой… такой… чувственный. Такой молодой! Сам не понимал, отчего по нему все с ума сходят… И эти татуировки… Вдоль позвоночника. Вы знаете, как это больно?! Не понимаю. Как все они могли поверить, что он предатель? Ведь все же как один поверили! И директор, и лучшие друзья… словно это само собой разумеется!»
Розмерта зашевелилась.
- Сколько времени?! – заорал я.
- Часов девять, десять… - потянулась Розмерта. – Вау!! Доброе утро, профессор…
- Доброе??! У меня мать твою пара!!
Я бросился вон, запахивая мантию, словно у меня лепра.
- А кофе?!.. – поразилась в спину Розмерта.
Стояла прекрасная английская погода: туманно, промозгло, прозрачно. Сухие листья под ногами промокли и гасили шаги, изо рта шел пар. Я стремился найти в этом хорошие стороны – свежесть, бесшумность передвижений и легкость слежки, некий общий романтизм, под который хорошо идет чахотка и несчастная любовь.
…Но ничего кроме мигрени не нашел.
По дороге к подземельям мне удалось получить свою зарплату. Она меня приятно порадовала. Колдомедик же Микаэла, до утра возившаяся с найденной Кэти Бэлл – не порадовала совершенно.
Новости были следующие. Во-первых, поздней ночью МакГонагалл застала в Хогсмиде искомую мисс Бэлл в объятиях Людо Бэгмана, где та находилась по доброй воле и под дозой огневиски. Во-вторых, на мисс Бэлл обнаружился Империус и следы УПСовских забав, а также заклятье забывчивости. МакГонагалл была вне себя и поносила хогвартских шлюх, Кэти Бэлл не осталась в стороне и кричала, чтобы не лезли в ее жизнь, концов истории не найти. Все это значило, что невинность моя растрачена не до конца, потому что я один полагал Кэти Бэлл непричастной овечкой, попавшей к лапы к волкам из-за голода последних. Это было отвратительное, сентиментальное открытие. Женщина – зло уже с 14 лет, напомнил я себе. Не следует об этом забывать.
…И, в-третьих, ко мне на урок желает наведаться работник Невыразимого Отдела Министерства Магии мистер Лесприт.
- Нет! – отрезал я. – Не сегодня! Никогда! Только с разрешения Министра Магии!..
- А мне можно присутствовать? Эмпатические составы и мази – мой профиль.
- Вам – можно. Если отпугнете невыразимца.
За пятнадцать минут до урока я ворвался в лабораторию и принудил котел сварить мне тройной кофе. Его вкус непосредственно поставил меня перед категорией страдания.
В классе послышался топот. Началось!
У преподавателя Хогвартса нет личной жизни. С десяти лет я торчу здесь без представлений о тепле, поздних подъемах, пене для бритья, чтении в ванной и ежедневном обеде. Не скрою – был миг слабости, когда мне казалось, что я этого достоин. Лучше бы никогда… Ну ладно. Вылив на голову пихтового масла вместо одеколона, я – еще более злой и белый, чем накануне – вышел на работу.
О, счастье. На столе, поверх неувядающей чернильной розы? лежала моя волшебная палочка. Класс раскладывал конспекты.
- Мистер Монтегю, – присмотрелся я к своим факультетским рядам. – Зайдите на минуту.
…Как бы то ни было, за неприятные дела надо браться сразу.
Грег Монтегю с показной охотой проследовал в лабораторию. Его серые глаза были прозрачны и невинны, в них читался лишь интерес к теме его курсовой.
- Садитесь! – указал я на стул. – Как вам известно, ни один шаг студентов моего факультета с недавних пор не остается незамеченным… Поэтому будьте добры сказать, куда вы столь массово двигались прошлой ночью?
- В смысле? – фальшиво изумился Монтегю.
- В том смысле, что вас остановили подручные директора?..
- А! - с готовностью вспомнил Монтегю. – Мы шли в туалет! Нас же заперли на ночь! И не позволяют ходить по одному!
- И приступ случился у половины факультета.
- Да.
…Это было непередаваемо. Мне лгали в глаза.
- Мне думается, - нагнул я голову, - вы ошибаетесь.
- Нет, профессор! Правда!
- Вы не объясните мне, отчего вас задержали в стороне, прямо противоположной туалету?
- В какой это стороне? – поинтересовался Монтегю. Мое терпение иссякло.
- Парк, мистер Монтегю, это не место для массового справления нужды, - вынул я вновь обретенную палочку. – Прошу сосредоточиться. Лигилеменс!
Взгляд Монтегю немного выцвел. Не могу сказать, что мне приятно каждый день начинать с узаконенных пыток, но безусловно приятно то, что дальше моего факультета эта неприятность не уйдет.
- Куда вы шли вчера во втором часу ночи?
- На… встречу. Нас, действительно, пригласили… поучаствовать.
- Кто?
- Это было по просьбе Люциуса Малфоя (… который передал приглашение лично и через своего сына, - дочиталось в чужом сознании).
- Не долго ли вы медлили, господа?..
- Нас заперли в общежитии после спецкурса… и мы вылезли через окно! Мы же действительно не могли выйти даже в туалет!
…Все было понятно. «Семинары» Малфоя-старшего с участием подрастающего поколения над другими представителями подрастающего поколения (с Гриффиндора) я мог себе представить, как и форму их подачи. Очевидно, эксперименты над Кэти Бэлл нуждались в публике. Меня не волновало, что эти предложения есть – все дети определенных фамилий проходят через это. Чем полнее они столкнутся с судьбой, тем лучше - будет, над чем поразмыслить на досуге. Не мудрено, что накануне их волновала Черная Метка и изнанка служения Тьме. Сперва теория – потом практика… Меня, черт возьми, волновало, что у этих детей все вышло ниже критики! В слизеринской осторожности и лживости им не откажешь, где слизеринская хватка? Ведь ни один не дошел по адресу. Теперь Люциусу нечего не предъявишь.
- Следите за собой, мистер Монтегю, - напутствовал я. – Вы слишком фривольно общаетесь с отцом Драко. И бросаете на него тень.
- В смысле? – вскинулся Монтегю.
- Наш хогвартский хирург полагает, что ваше внимание к персоне Люциуса Малфоя находится… на грани приличий (я вспомнил, как Микаэла интересовалась, какие именно отношения связывают означенного Люциуса и означенного Монтегю). Учитывая страсть педсостава к сплетням, вы имеете шанс вызвать подозрения у миссис Малфой. Будьте уверены, там почва достаточно унавожена.
- Я ничего не делаю! – возмутился Морнтегю. – Я с ним… просто прогулялся!
- Вы умудрились так двусмысленно прогуляться, что это стало притчей во языцех, или с подачи профессора МакГонагалл станет таковой.
…Грег Монтегю покраснел и задумался. Очень хорошо. Часы показали ровно десять.
Глубокие сожаления о своей судьбе и ее невыносимости охватывают меня всякий раз при виде подрастающих кретинов, пришедших сюда из-под палки, потому что им нужен диплом. Но прежде, чем наварить себе славы и успеха, они должны запомнить главное:
-Итак, Эмпатия, - пошел я вдоль рядов, – это искусство сострадать. Мир – это непрерывно расширяющееся пространство боли. В основе мира – ядро страдания. Вещи страдают, пока не начинают быть.
…Кто-то усердно писал. Сегодня меня это не волновало.
- Чтобы понять основу душевной жизни человека, - остановился я, - вам следует обратиться к началу начал. То есть – к страданию. Мир состоит из страдания потому, что он, в основе своей, свободен. Страдание есть необходимое следствие свободного взаимодействия частей системы.
Для того, чтобы варить волшебные составы, вызывающие приязнь или ненависть, подчиняющие чужие эмоции или разрывающие связи между людьми, вы должны развить тело своих собственных чувств. Чувствующий человек не должен бороться с препятствием или обходить его стороной – он должен под это препятствие лечь. Нельзя беречь себя. Единственное, что вам запрещено – апатия. Апатия не позволяет мыслить. Тот, кто стремится к знанию, неизбежно сталкивается с болью. Рост – это болезнь, несовершенство – это болезнь, самопознание – это безжалостный болевой акт, путь к любому преображению лежит через страдание. Жизнь ваша отныне будет делиться между горечью и тревогой. Передышки будут краткими, постарайтесь ими воспользоваться. Счастья бояться не надо: его нет.
…В этот момент дверь в класс распахнулась – и внутрь стройными, мрачными колоннами вошел Гриффиндор. Он шел долго и основательно, с полным правом являться на урок когда вздумается. Никто на меня смотрел. Правильно.
- Сегодняшняя лекция, - медоточиво изрек я, - посвящена страданию. А чтобы все опоздавшие могли прочувствовать это как можно лучше – 50 баллов с Гриффиндора!
…Я ничего не могу поделать с тем, что Слизерин всегда является вовремя. И никогда не забывает котлов.
К концу урока жалость к себе меня несколько отпустила. За каждый отсутствующий котел и попытки просить у соседей забытые ингредиенты я нещадно снимал баллы, и поставил личный рекорд. Экстракты полыни плыли над столами и придавали моему чувству разочарования некую изысканную горечь. По окончании ко мне подошла моя старшекурсница и протянула вкладыш от шоколадной лягушки. Я уставился на собственную фотографию.
- Профессор, я собираю вкладыши… Не могли бы вы на нем расписаться?
- Что?! – очнулся я от удовлетворенности содеянным. – Автографы?!.. Минус пять баллов за подхалимаж!
- А… - вынырнул из-за спины студентки мистер Уоррингтон. – Сегодня спецкурс будет?
- Нет.
- Почему?
- Я битый час вдалбливал в вас основы эмпатии… Зачем?.. Вы не умеете сострадать. Минус два балла за назойливость!
…Поснимав очки со своего факультета, я распугал последних доброхотов, и предвкушал вторую порцию кофе. Но не таков был мой удел.
На моем пороге стояла министерская ревизия.
Это был мистер Лесприт.
…Сидя на старой скамье посреди тумана и прошлогодней листвы, я второй час беседовал с мистером Леспритом. Это был вполне выматывающий разговор. Первый час министерец обосновывал необходимость нашей беседы и узнавал, насколько хорошо я осведомлен о его биографии. (Память меня не подвела – я действительно встречал его на известных раутах, в самом начале, когда мне многое было не очевидно, а ему, как видится, давно очевидно. Поэтому он пропал с британского горизонта – довольно ярко, вместе со сгоревшим домом и архивами. Я полагал, что его ликвидировали за некомпетентность и гордыню. Я ошибался).
Второй час он посвятил моей биографии.
- Каковы ваши взаимоотношения с… нашим прошлым кругом?.. – осторожно походил к сути ревизор. - Я понимаю, что мой вопрос довольно бестактен, но события вчерашнего дня и открытие Турнира дают ему определенные основания…
- Вы имеете в виду решение господина директора выставить меня на всеобщий обзор?..
- Да. Я понимаю, какое унижение вам пришлось перенести.
- Унижение?.. О нет. Это вполне обычная практика относительно людей, похожих на меня.
- Не могу с вами согласиться. – Крупная благородная голова склонилась под тяжестью поднятой темы. - Это… ужасно. Должно быть, вы ненавидите Дамблдора, и небезосновательно.
- Смею вас уверить, что я крайне терпимо отношусь к Дамблдору (мистер Лесприт копал сразу по всем направлениям, тотально прощупывая мою позицию), его поступок… эксцентричен, и только.
- Тем не менее, я отлично понял бы вас, если б вы желали никогда не иметь с этой школой ничего общего.
- Я вполне доволен этой школой и своим местом в ней. Здесь есть свои особенности… к ним нужно относиться философски.
- Вы хотите сказать, что вчерашнее – не единственное свидетельство вашего унизительного положения?..
- Ну что вы. Недавно ко мне на урок явился завхоз и при полном классе предложил расписаться за три метра туалетной бумаги. Не думаю, что это была его личная инициатива.
Лесприт посерел лицом.
- Но… это же позор! Как вы можете это терпеть?!
- У меня была отличная практика… в нашем общем круге.
Лесприт шевельнул желваками и закаменел. Очевидно, эта была его форма сочувствия или просто тактика выжидания. Уходить он не собирался, и цели своей явно не достиг. Этот основательный человек, чуждый динамики, возьмет меня измором, знал я. Он был не первым Невыразимцем на моей памяти, все они работают по одному лекалу. Любители скоростей там не приживаются. Я молча выкурил трубку.
- Прошу еще раз меня простить, мистер Снейп, - напряжено сказал он. – Теперь мне понятны причины вчерашнего спектакля … То, что вы рассказали - беспрецедентно.
- Да, беспрецедентная глупость. Она… подрывает ту последнюю видимость доверия, которую проявляет ко мне наш прежний круг. Жить без этого доверия мне будет неуютно. Как можете видеть, я не борец и не мракоборец, чтобы иметь репутацию Личного Врага Известно Кого.
- Насколько я знаю, ваш факультет своевременно отреагировал на ситуацию, в которую поставил вас директор.
- Это не удивительно, учитывая, что до конца семестра осталось не так много времени, - ухмыльнулся я. - Коней на переправе не меняют.
- Кстати. Как бы вы охарактеризовали сегодняшнее состояние вашего факультета изнутри? Я, как вы знаете, тоже закончил Слизерин…
- Да?.. И что – вам заметна существенная разница?..
- В наше время это был факультет аристократов. Сегодня здесь видны досадные проявления… вульгарности.
- Да что вы? – вытряс я трубку.
- Я вижу развязность, - сжал губы Лесприт, - неконтролируемое проявление эмоций, панибратство… с другими факультетами. В мое время это считалось признаками… упадка.
- Это хорошие новости, мистер Лесприт, если они окажутся правдой. Политика изоляции – не самая мудрая в настоящий момент.
- То, что вы называете политикой изоляции, я называю Честью.
- Прекрасная позиция. Но ведущим качеством слизеринцев всегда была не честь, а гибкость. Если, конечно, вы не имеете в виду фамильную спесь. Честь, знаете ли, довольно личное понятие. К примеру, господин МакНейр, слизеринец и аристократ, работает палачом. Это его представления о чести.
- Разумеется… Но аристократизм всегда включал в себя определенную сдержанность.
- Вы знаете семейство Уизли, мистер Лесприт?..
- Насколько мне известно, никто из них никогда не был распределен на Слизерин. Это… определенный показатель.
- Позвольте узнать, сколько вам лет?
- О, я понимаю, на что вы намекаете. Да, я уже не молод… Возможно, мои представления устарели.
- Я ничего не хочу сказать, но годы вашей учебы пришлись на расцвет Марлен Дитрих и торжество имперских упований. Мои – на расцвет рок-н-ролла и психоделики. То, что ваше поколение строило, мое планомерно разрушало. Это естественный ход времени.
- Да, возможно… Но каковы в таком случае здесь ваши собственные приоритеты?
- Мой приоритет единственный – не мешать смене времен года. У каждого свои обязательства перед природой.
- Тем не менее считается, что состояние факультета – прямое следствие политики его декана. – Круглые глаза из-за очков пристально смотрели в мои. Это был характерный взгляд змеи, лучшее свидетельство происхождения и освоенной практики того же Дома, что и мой.
- Вы пробуждаете мое любопытство, - замер я, улыбаясь краем рта. - Очевидно, вы хотите сказать, что я привношу в наш факультет гнилой дух демократии.
- В некотором роде, хотя я не выразился бы столь радикально. Не все студенты Слизерина сегодня ведут себя так, как пристало выходцам из аристократических семей.
- Мистер Лесприт, не я отец этих детей, - я неподвижно смотрел в его гладкие, зеленоватые зрачки. - И не в моих интересах опровергать или поддерживать их семейные традиции. В моих интересах учить их моему предмету. Поскольку именно он способствует аристократии духа, а не крови.
- Вы хотите сказать, что чистая кровь не имеет для вас никакого значения?
- Чистая кровь без соблюдения требований духа вырождается и является рудиментарным пережитком, - отрезал я, зная, что дождался сути вопроса. Сейчас меня вынудят идти по краю бритвы. - Вся магическая сила, заключенная в ней, распыляется на недостойные области. Такие люди мне не интересны. В вашем Министерстве есть подобные примеры, вы сами сможете их назвать. Их происхождение не играет для меня существенной роли.
- Вы все же не ответили на мой вопрос. Насколько чистая кровь имеет для вас значение?
- Я занимаюсь алхимией, мистер Лесприт, а не генетикой. В разрезе моей дисциплины всегда возможны исключения, поскольку она опирается на волю, а не на кровь. Тем не менее, требовать преображения от гнилой породы глупо.
- Так вы все-таки занимаетесь преображением крови, мистер Снейп?
…Я понял, что пора заканчивать. Невыразимец копал слишком глубоко.
- Разумеется, мистер Лесприт, какой алхимик не занимается этим? Это одна из практик бессмертия, столь любезных выходцам с нашего факультета, - я отсалютовал палочкой.
- А… как вы оцениваете шансы… сами-знаете-кого? В этом ключе?..
- Невысоко, - поднял я подбородок.
- Почему же?
- Слишком большое внимание к плотной материи и дезориентация в выборе источника огня. Пламени не следует находиться лишь снаружи. Если постоянно не поддерживать тягу, оно может иссякнуть… Вам знакома теория расширения внутреннего света?..
…Какое-то время я усыплял его бдительность своими блестящими познаниями и глубокой увлеченностью сутью теории трансмутаций. Лесприт внимательно слушал.
Потом он повел вправо-влево благородной головой и спросил – не располагает ли алхимия или ее производные способом избавить слуг Известно Кого от власти Известно Кого. «Простите, - добавил он, - но ваш секрет давно является секретом Полишинеля… К тому же вчера ваша поза и этот непроизвольный жест, которым вы обхватили свою левую руку, не оставили ни одного сомневающегося».
Я насторожился. Жест, очевидно, и правда был непроизвольным. Но главное - эта тема о выведении Метки алхимическим путем – что-то слишком назойливо она звучала в последнее время. Какое дело до этого Отделу Тайн? Не нашлось в Хогвартсе тайн получше?..
- Теоретически это возможно, - аккуратно предположил я. – Но на практике пока недоступно.
- А… вы никогда не хотели добиться успеха в этом процессе?..
- Это любопытный процесс с научной точки зрения, - посмотрел я на туманные дали. – Любому ученому, разумеется, было бы лестно осуществить подобное. К несчастью, эффект успеха окажется кратковременным, учитывая осведомленность и скорость реакций Известно Кого. Боюсь, даже сам факт обращения к силе, способной растворить эту связь, не пройдет незамеченным.
- Вы считаете свою судьбу приемлемой для… поколения, которому еще предстоит выбирать дорогу?
- Я считаю, что дорога алхимика всегда идет через смерть, - сказал я, мысленно сцепив зубы. – Сначала он постигает гниение, потом очищение, потом – если Мерлин ему благоволит – преображение. Но можете быть спокойны – алхимиками у нас становятся не все.
Я встал.
Я был измотан, как после рейда. Меня даже подташнивало.
Лесприт, судя по его позе, вовсе не был склонен прерывать разговор.
- Должен сказать, - сообщил он, - моей изначальной целью было выяснить, куете ли вы кадры для сами-знаете-кого. Счастлив, что могу ответить на этот вопрос отрицательно. Но эта цель была не единственной. Сейчас, наконец, наша беседа действительно затронула глубокие и небезразличные для меня стороны. Когда вам удобно будет продолжить?
Я сжал зубы так, что там что-то хрустнуло. Чертова политика Школы не позволяла послать этого господина туда, где ему место, и заставила выдавить: «Возможно, завтра».
Меня спасли отработчики с Хаффлпафа. Я извинился и пошел предоставлять им ниву для труда. «Надеюсь, мы закончим этот разговор!» - церемонно кивнул Лесприт.
Я знал, что мы его не закончим и не возобновим, потому что узнал, что хотел. Я не самоубийца.
Отработчикам я дал достойное занятие – кормить зародыши бубонтюборов вазелином. Как известно, подросший бубонтюбор вырабатывает маслянистый гной, активно применяемый в противоожоговых составах и мазях. Взрослые бубонтюборы можно брать у профессора Стебблза на грядках, но это совсем не то, что выкормленный и впоследствии распотрошенный вручную. В прозрачном тельце отлично видны обменные процессы. Что очень способствует победе над брезгливостью.
Выдав отработчикам резиновые перчатки, я покинул подземелье и по пустым окружным коридорам направился за второй кружкой кофе. Призрак обеда остался призраком. Ну ничего, злее буду.
…В «Трех метлах» царило оживление, за столами делегация Дурмстранга и обитатели Хогсмида резались в карты, мадам Розмерта была весела и в данный момент следила за проигрышами.
- О, добрый день, профессор Снейп! - бурно прореагировала она, разворачиваясь вместе со стулом.
- Я хочу отдать долг, - бросил я, роняя на столешницу свой аванс. Это была пятисотгаллеонная купюра. Я сомневался, что мне смогут ее разменять. – И хотел бы взять здесь длительный кредит.
- Отлично! – сказала Розмерта. – Это значит… - она подсчитала что-то в уме. – Три коктейля… Хорошо. Что вам налить сейчас?
- Кофе будьте добры.
- Это вы заслужили даром, - улыбнулась Розмерта. – Может быть, что-нибудь покрепче?
- Я подумаю.
- Подумайте! – она резво вывернулась из-за стола и направилась к стойке. - Пока что вы должны только четыреста.
…Я не поверил своим ушам. И замер – по старой привычке никогда не выдавать свою несостоятельность. Змеи перед прыжком тоже застывают – видимо, составляют в уме завещание.
Думаю, я никогда не был бледнее и желтее, тем в этот момент.
Моя огромная деканская зарплата, предмет тщеславной гордости, на глазах обратилась в пшик.
Я пропил 900 галлеонов, и в этом месяце мне не расплатиться. Жалкая, унизительная школьная участь! Черт!
Я стоял и презрительно смотрел на упивающийся водкой и коктейлями Дурмстранг. Обед плавно переехал в область небытия. Тоже на месяц.
В этот миг на столешницу передо мной опустилась знакомая рука в характерной манжете.
- Как поживаете, Северус-с?.. – спросил не менее знакомый голос с характерным ликующим присвистом.
- Отвратительно! – развернулся я. – Представьте, моей зарплаты не хватает на ланч! Это не просто смешно… это в некотором роде нелепо.
- Какая ерунда! – Люциус положил на стол купюру, словно все это время держал ее в руке. – Прошу вас, располагайте!..
…Мой взгляд остекленел. Это был банковский билет в тысячу. Он покрывал все долги и давал шанс запить свою неудавшуюся жизнь бокалом спирта.
- Это что? – резко спросил я. – Вы тоже решили выдать мне зарплату?.. Позвольте узнать, а за какую именно работу?..
- Не заботься, Северус, - наклонился Малфой. – Какие счеты между друзьями?
И с ухмылкой покинул заведение.
Деньги я, разумеется взял.
Пока пился кофе, меня не покидало ощущение, что я неверно выбрал работодателя. А поскольку я никогда не ошибаюсь, это значило, что интуитивно я работаю не на Дамблдора. По окончании ланча стало очевидно, что виноват в этом не я.
Дневной Хогсмид был шумен и оживлен, не взирая на собирающийся дождь. В тумане мелькали цветные мантии, зонтики и праздные пары. В группе министерских работников блестели серебряные пряжки Малфоя.
- Мистер Малфой, позвольте вас на пару слов. Наедине.
Люциус любезно кивнул. Чувствуя себя крайне странно, я привел его в развалины ротонды за углом. Это было единственное безлюдное место, хоть и просматривалось издалека.
- Мне пришла в голову мысль не копить долги, - сказал я. – А поскольку в денежном отношении дела мои не блестящи, хочу сделать вам предложение.
Люциус изогнул бровь, и лицо его приняло комическое выражение. Это утешительно сказалось на моем настроении.
- Вы когда-нибудь пили «Глоток Надежды», друг мой? – продолжил я. – Так вот, не желаете попробовать?
- С удовольствием, - ответил Малфой. – Но как?
- Полагаю, я его сварю. Там, знаете, крайне неоднозначный букет…
- Отлично! – кивнул Малфой. – Я подойду…
- …в восемь вечера.
- Да. Очень интересное предложение.
Тема была исчерпала. Уходить никто не спешил. В небе, просматриваемом с холма, снова появился узкий просвет, на этот раз бледно-синего цвета. Впереди был дуэльный клуб, аврорский сбор, турнирный раунд, ночной бал и груда рутины. Я понял, что заслужил свое право на отдых.
- Чертовски приятно никуда не спешить, - убрал я часы. – Кстати, как вы нашли Кэти Бэлл?..
- Кэти?.. – расхохотался Люциус. – Спросите у Людо Бэгмана!
- Не надо валить с больной головы на здоровую.
- Слушайте, это случайность! Я при всем желании не мог к ней даже подойти! Она нигде не ходит одна, всегда в компании не тех, так других. И, представьте себе, ко мне приехала жена. Стало не до этого… - Люциус лживо обвел глазами битый потолок ротонды. – И вот ночью Нарси захотела шампанского. Я иду в «Три Метлы», и представьте себе! Прямо в комнате для посетителей обнаруживаю нашу Кэти! Одну и с Людо.
- Удачно, не так ли?
- Просто поразительно!.. Ей, по-видимому, было уже все равно, Людо – не Людо… Честно говоря, я хотел бы задержать ее до сегодняшнего вечера… Но в любом случае мне совершенно не о чем сожалеть!
- А… вашей жене?
- О! Моя жена страшно ревнует.
- Судя по всему, вас это устраивает.
- Кстати, мне передали ваш отзыв о моем моральном облике… Что это за история, Северус-с?..
- Надеюсь, вы не думаете, что мысль о педофилии могла прийти в голову мне? Госпожа МакГонагалл любезно породила эту сплетню и любезно в ней покаялась.
- Педофилия? – оживился Люциус. – Прошу подробностей!
- Нет там особых подробностей, - я прищурился, ощутив на лице пробившийся луч. - МакГонагалл решила разговорить вашу жену и не нашла лучшего предлога для знакомства, как сообщить ей, что я обвиняю вас в педофилии. Судя по реакции, ревность жены вам обеспечена надолго. К тому же еще Кэти Бэлл…
- Но, Северус, - ухмыльнулся Малфой, - Моя жена ревнует вовсе не к подросткам.
- Да? А к кому же?
- К вам.
…Теперь расхохотался я. А что оставалось делать? Ситуация была нелепой и опасной. Люциус светился румянцем, как школьник. Чертова гриффиндорская шалость в очередной раз удалась: дорогая МакГонагалл, очевидно, не смолчала о том, как развлекался мистер Малфой, пока его не отселили. Еще и приврала по привычке.
- Отлично! – сказал я. – Полагаю, это ваше алиби. У нас секс с несовершеннолетними запрещен.
…Люциус вальяжно облокотился на перила – и тут лицо его посерьезнело. По брусчатой дорожке к нам поднималась миссис Малфой. Ее светлые волосы были окружены солнечным ореолом, костистое лицо непроницаемо.
- Люциус, – обратилась она через перила. – Это очень важно.
Нарцисса передала записку. Она сделала это незаметно – и я сделал вид, что ничего не вижу. Разумеется, в мою сторону Нарцисса не смотрела, словно там мокрое пятно. Удаляясь, она отвела рукой мантию, как если бы та мешала спускаться – и ровно десять шагов из-под нее выглядывала бесконечная капроновая нога. Люциус алчно ее провожал. Потом мантия опустилась, и солнце зашло.
Малфой равнодушно развернул записку и медленно ее прочитал. Я разглядывал тучи.
- Так, - сказал Люциус. – Не желаете взглянуть?
…Это было письмо от Темного Лорда.
- С чего это Томми расписался? – скрутил я записку и отдал владельцу.
…Мне хотелось спросить не это. При такой концентрации Авроров и министерских чинуш, да еще при директорском неврозе, активизировать чью-либо Метку было бесполезно. Мне хотелось спросить, что теперь будет делать Люциус. В письме был поставлен ультиматум: или мистер Малфой предоставляет списки верных Лорду подростков (с последующим смотром), либо пусть прощается с жизнью Драко. Лорду нужна кровавая жертва, Люциусу решать, кого избрать.
- Вы верите, что это действительно от него? – повертел трость Люциус.
- Я знаю этот почерк и эту методику.
- Почерк можно подделать. Чернила заколдовать. Я не вижу ни одного внятного доказательства, что это письмо написано Томми!
- Желаете его посетить?
Люциус минуту созерцал горизонт. Я думал. Студенческих трупов не хотелось. Интересно, получил ли подобную записку Каркаров, или это только малфоева ноша.
- Конечно, ни о каких посещения не может быть и речи, - сказал Люциус, прищурясь. – Это личное письмо. И только от меня зависит, верить ему или нет. Так?.. Так вот – я ему не верю!
…Мне очень хотелось поверить Малфою. Но я ему не верил. В голове разом созрел не самый приятный план.
- Что ж, - сказал я. – Как бы то ни было, жду вас в восемь.
- До встречи, - ответил Малфой.
В Хогвартсе я столкнулся с Минервой МакГонагалл и выслушал лекцию о своих обязанностях и правильном воспитании детей. Минерва предложила мне ночевать вместе с факультетом, чтобы все были под контролем и сыты по горло заботой декана. Потому что без этой заботы неуправляемые дети шляются по ночам, и недалеко до греха. Сама МакГонагалл ночевала через стенку от любезных ей гриффиндорцев и по пять раз за вечер проверяла каждую кровать. Она уверяла, что если я не приму меры, факультеты порвут друг другу глотки, а выжившие осадят мою лабораторию, потому что им там словно медом намазано, и посещаемость моих спецкурсов обоснована не тягой к знаниям, а тягой к вниманию взрослого человека. «Это проблема статуса», - сказала Минерва.
Поняв, что гнилой дух демократии мне чужд, я покивал и решил статусную проблему по-своему. До греха действительно было недалеко, особенно в свете некой записки.
Зайдя в гостиную факультета, я попросил префекта собрать курс на пару вопросов. Факультет собрался моментально, он был чисто умыт, накормлен, вежлив, и все галстуки были завязаны правильно.
- У меня к вам пара вопросов, господа. Один неприличный, другой совершенно неприличный. С какого начать?
- Со второго! – единодушно ответил факультет.
- Вы сами виноваты. Итак. Суть дела в том, что в Хогвартсе очень холодно, и особенно холодно в моем каземате. Как приличный человек я не могу водить посетителей, и отчаянно мерзну на моей огромной черной кровати. Я не высыпаюсь, и моя педагогическая карьера под угрозой. Но как приличный человек я желаю ночевать дома. Мне нужны два человека на ночь, могущие меня согреть. Кто смелый?
…Перед глазами встал лес рук. Это было приятно, но очень тревожно. Потому что взять всех было никак нельзя. Взять надо было мальчика и девочку, потому что с двумя девочками можно загреметь по статье, а с двумя мальчиками - по двум статьям.
Я выбрал жертв и великодушно пообещал остальным, что составлю скользящий график. Разумеется, если все останется в тайне.
- Переходим ко второму вопросу. У всех есть разрешения от родителей или опекунов на посещение злачных мест?
Все кивнули утвердительно, кто-то продемонстрировал пергамент.
- Отлично. В шесть часов вечера у нас общефакультетский выход в «Три метлы». Форма одежду парадная, пусть прочие факультеты видят и завидуют.
На волне общего восторга мне пришлось разделить с ними пол-бутылки вина. Непедагогично, зато результативно.
После этого я пошел к директору.
Альбус Дамблдор был в приподнятом настроении. У него все заладилось, были готовы на ночь аврорские пикеты, и удивительно удачно прошла трехчасовая лекция по астрологии. Альбусу нравилось преподавать, когда он был окружен внимающими ему людьми – он чувствовал себя повелителем мира. Из другого теста редко получаются приличные директора.
Этот праздничный настрой нуждался в общем знаменателе.
- У нас проблемы с совиной почтой, господин директор, - сказал я. – Совы безнаказанно приносят в Хогсмид письма, и некоторые из этих писем плохо пахнут.
- Что такое? – отошел от клетки с фениксом директор.
- Люциус Малфой получил ультиматум от Темного Лорда. Новая смена слуг или жизнь сына.
- Ерунда, - сказал директор. – Люциус Малфой, что бы о нем ни говорилось, не станет губить своего ребенка.
- Совершенно верно. Поэтому он выманит часть Слизерина и в нужный момент предоставит Лорду список фамилий, которыми тот сможет располагать.
- Ерунда, - сказал директор. – Я предложил Люциусу Малфою место преподавателя, и в данный момент он думает. Факультативный курс «Теория и Практика Искушения». Сомневаюсь, что он откажется! Это входит в его собственные планы.
- Не сомневаюсь, что это входит в его планы, особенно теперь. Есть легальная возможность сдать на руки Лорду весь спецкурс.
Директор призадумался. И помрачнел.
- У тебя есть какое-то предложение? – почесал он кончик носа.
- Если вы хотите контролировать Малфоя - то есть. Но оно из подсудной области.
- Изложите.
Я почувствовал себя черным вороном, примерившимся к мертвечине. Директор выглядел праведником, верящим в людей, а я – негодяем, производящим погибшие созданья.
- Это род шантажа, применяемый в Темных искусствах. Вам все еще интересно?
- Продолжайте!
- Как вы знаете, все Отмеченные слуги Темного Лорда имеют между собой эмпатическую связь, источником которой является Темный Лорд. Благодаря этому он всегда определяет, кто и где находится. Чем меньше людей связаны таким образом, тем сильнее они чувствуют друг друга. Если плохо одному – плохо будет всем. Вам подойдет подобная схема?
- Продолжай!
- Я могу связать себя и Люциуса Малфоя симпатическим составом. Вы можете использовать это, как вам заблагорассудится.
- И как, ты полагаешь, я могу это использовать?
- Вогнать меня в депрессию?..
Директор поднял бровь. Его глаза на миг заблестели.
- Я хочу сказать, Альбус, что один из нас становится рычагом, надавив на который, вы подучите от другого ожидаемый результат.
- А на трех человек это может сработать? – наклонился директор.
- Да, на сколько угодно.
- Отлично! Ты приготовишь свой состав и принесешь сюда. Я приглашу Люциуса Малфоя на чашку чая. После чего мы как добрые друзья разопьем твой котел.
- Хорошо. Во сколько чаепитие?
- В половине девятого.
- Последнее. Сообщите ваше счастливое число.
- Пять.
- До встречи, господин директор.
С чувством хорошего азарта я зашел в факультетскую гостиную, и через пять минут Слизерин отправился производить впечатление на Хогсмид.
В «Трех метлах» было людно, теперь там стало не продохнуть. Спонсировать попойку взялись Драко Малфой и Грег Монтегю. Мадам Розмерта прикрепила к стене родительские «разрешения». Эта традиция магглских кофеен и баров – цеплять на стены статусные бумаги – в исполнении Розмерты была очень мила.
- Сливочное пиво!
- Два сливочных пива!
- Сливочное пиво!
- Поцелуй дементора! – стукнул я кулаком об стойку.
…«Поцелуем дементора» назывался местный коктейль, который мне очень хвалили знакомые по известным кругам. Коктейль был прозрачен как слеза и совершенно омерзителен на вкус.
Полагаю, что именно он явился виной последующим событиям.
День закатывался к вечеру. Меня одолела мизантропия. Гриффиндор прислал дуэльный вызов Слизерину – или наоборот. Мне было ясно, что профессор Чар разберется без меня. Авроры собирались на сходку. После вчерашнего я дал себе слово, что не пойду. Педсовет любезно внял моей просьбе не ставить зелья первой парой. Что-то подсказывало, что день закончится глубоко за полночь. Бубонтюборы переваривали корм и пухли на глазах. Сметя их со стола в ящик, я водрузил на видное место котел и склянки для паровой бани. Я собирался предать своего старого друга.
Потом появился Люциус Малфой, и в течение полутора часов мои планы в страшных мучениях летели к черту.
Люциус зашел и расположился в углу стола. Его длинные ноги касались ящика с бубонтюборами и грозили запутаться в ножках моего кресла. Кресло я убрал на безопасное расстояние. Люциус застыл – и заговорил.
Он говорил не переставая все полтора часа. Сначала о том, что предписывает этикет, когда два приятеля встречаются выпить виски. Потом – о том, что говорят приятели, выпившие полгаллона. Потом о том, о чем вообще не следует говорить. Я понял, что пора шевелиться и зажигать котлы. Или хотя бы экстрагировать артемизию. С большим трудом я заставил огонь кипятить воду. Тем все и кончилось.
- Северус, - посмотрел мне в глаза Люциус Малфой. – Какова конечная цель зла?
- Управлять себе подобными, - выдавил я. – Сначала уподобить, потом управлять. Но это представляется очень скучным.
- Это чертовски скучно, Северус. Все повторяется… Дамблдор предложил мне вести тут какой-то семинар…
- Да ну?.. - Скрутив волю в кулак, я сыпанул артемизии в спирт. – И что ты думаешь?..
- Я не знаю, что я думаю. Но, полагаю, - Люциус ухмыльнулся, – Дамблдор ждет, что я ему скажу это уже через пять минут. Я приглашен на чай.
…Мне стало очевидно, что кого-то я крупно подвожу. Мои полчаса истекли, а дело не сдвинулось. Но волшебство – это не экспрессом рулить, тут расписанием не ограничишься.
- Пойдешь?.. – я поставил котелок в кипящую воду и сосредоточился на помешивании будущей вытяжки. - Нет.
- Почему же?
- Мне не интересно.
- Интересна конечная цель зла, - распрямился я. – Отлично. Директор заведет на меня очередной зуб, когда узнает, кому мистер Малфой предпочел его блестящее общество.
Малфой поблестел зубами. Моя рука дрогнула. Если Люциус собирается сидеть здесь до отбоя – котел придется распивать тоже здесь. Оставив директору стопку.
- Чего хочет Томми, Северус? – спросил Малфой, и я резко поднял экстракт. Несколько капель упали на стол. Творилось нечто забавное – если я действовал вдумчиво, то спал на ходу, как под гипнозом. Если действовал механически – то дергался, как сломанная дверь.
- Безнаказанности, - рассмеялся я. – Уверенности в завтрашнем дне. Может быть, он хочет причинить сообществу некое добро. Чаще всего чужое добро – это зло. Конечной цели собственно зла я не вижу.
- …А хочется счастья! – сказал Малфой.
…Сухой шоколад просыпался мимо котла, пришлось мерить заново – и стало ясно, что глоток надежды пойдет за два.
- Да, счастья хочется! – зло каркнул я, мешая котел с неприсущим такой работе остервенением. Конечно, Малфоя одолели проклятые вопросы! Чем ближе к ночи, тем страшнее. Видимо, неверие в авторство известного письма испарялось по мере захода солнца. – Чего вы хотите, мистер Малфой?.. Служить Томми или не служить Томми?..
- Ну хуй Томми, - сказал Люциус.
- На хуй Томми?.. – не поверил я. Даже бровь задергалась.
- На хуй Томми, Северус, - примирительно сообщил Малфой.
- Отлично, - сел я. Котел закипел.
Глаза Малфоя светились. Надо было принимать какое-то решение.
- Знаете, Люциус, - сказал я. – Я вам не верю. Но мне совершенно нечего с вами делить. Не понимаю, как так вышло?..
- Что-то там с тинктурой?.. – повертел волшебной палочкой Малфой. Намек я понял.
- Как вы догадались? – кисло отозвался я.
- Ну, я многое про вас знаю.
- Что ж. Осталось последнее, - я помешал котел. - Как вы знаете, я давно послал Томми на хуй, и сейчас пошлю господина директора. Он просил на ваше совместное чаепитие принести этот котел, потому что верит в силу «Глотка надежды». Как можно догадаться, котел я к нему не понесу. Кстати, какое у вас счастливое число?..
- Восемь, - сказал Малфой. – А каковы ваши планы на вечер?
- Студенческий бал, - сказал я. – Опоздать можно. Пропустить нельзя.
- А… после бала?
- Предлагаете поискать вас?..
- Да. Я пригласил некоторых ваших студентов на… собеседование.
…Ситуация становилась все нелепей и все опаснее. Я понял, что вступаю в заговор – но не в тот.
- Боитесь не справиться в одиночку, Люциус? – язвительно ввернул я. – Проблемы с Темными Искусствами?..
- Если бы вы… случайно… обнаружили нас, это было бы любопытно…
- …провокационно. Вам было бы спокойнее…
- …интереснее.
- …чтобы кто-нибудь в определенный момент вас поддержал…
- …или остановил.
Тут мой котел подскочил и разлился.
- Черт! – сказал я, ликвидируя последствия. – Это просто… привет от Невилла Лонгботтома!
Малфой сделал вид, что ничего особенного не произошло. Это был большой плюс в его пользу.
- Так где вы, говорите, будет происходить ваше собеседование?..
- Вы придете?
- Я… подумаю. – Перелив состав в серебряную емкость, я добавил молоко единорога и смотрел, как оно пытается свернуться. Мысленно я уговаривал его одуматься и пощадить мое самолюбие. Потом я гаркнул на него латынью и постучал по серебру волшебной палочкой. Молоко расправилось и покраснело. Но с вкусовыми качествами теперь можно было проститься.
- Если вы захотите нас найти, - подчеркнул Люциус, глядя на мои опусы, - вы найдете.
- И к чему мне готовиться? – засмеялся я фальшиво. – К непростительным заклятьям?
- Увидим.
- А что, собственно, вы хотите сделать с, как бы так выразиться, детьми?
…Теперь я считал экстракт по каплям. Капли горечи – непременный компонент надежды. Экстракт был отчетливо концентрирован, и даже если бы мне не пришла в голову мысль оставить директора за бортом – теперь я так или иначе встал бы перед этой проблемой. Тут даже одна капля может все свести на нет, что уж говорить про пять. План «Б» плавно вернулся к изначальному плану «А».
- Я хочу дать детям попробовать вкус Власти, - сказал Малфой, и убрал палочку. – Неограниченной Власти. На ограниченный срок. Чтобы у них был повод… для размышлений.
…Это было великолепно. Потому что значило – я правильно выбираю себе друзей. Тех, которых с первого взгляда. Со второго можно ошибиться. «Прощайте, Альбус», - отставил я в сторону экстракт. Понятно, что директор при задуманном Малфоем эксперименте не нужен. Директор сам… занят вопросом неограниченной власти. Игры с властью – удел только свободных людей.
- Вам нравится неограниченная власть, Люциус? – спросил я, разливая «Глоток надежды» с начинкой по двум кубкам.
- Иногда. Но не надолго.
…Поэтому он и надеется на внешнее ограничение. Иногда не можешь остановиться, даже когда хочешь.
- В таком случае, пора выпить за надежды.
…Вкус «Глотка надежды» был странным. Что-то в нем прореагировало как надо, и горечи было в достатке. И еще было в достатке чего-то лишнего. Полагаю – труда.
- Скажите, Люциус, - снова завел я, - а нельзя подробнее узнать место вашей сходки? У меня сегодня несчастливый день. Видели, что творится с котлом?.. Могу и заблудиться.
Люциус думал.
- Я вам не доверяю, - наконец, выдавил он. – Не давите на меня. Я и так уже… буду раскаиваться.
- Еще по бокалу?..
Выпили еще.
- Я ненавижу Запретный Лес, - признался я. – Я там ни разу не вышел, куда хотел. Я совершенно уверен, что буду три часа ползать в темноте, пока не напорюсь на гиппогрифа.
- Ладно, - сказал Малфой. – Ищите наверху, на холме. Вы увидите огонь.
- Немного неопределенно.
- Это все, что я могу сказать!
- Ладно, – сказал я. – Будем считать, что я появлюсь.
Люциус засмеялся. Я тоже.
Помолчали. Потрескивал свечной нагар. Темно-зеленые сумерки затопили углы. Я ненавидел свою работу. Я очень хотел быть красивым, независимым и праздным.
Независимые и праздные могли оправиться гулять в лес, и никто по красоте их не скажет им худого слова.
А зависимым уродам следовало идти на бал. Над Главным Залом Хогвартса плыло свечение.
- Мне пора, - сказал Малфой. – Я, знаете ли, чувствую себя просто окрыленным!
- До свиданья, Люциус, - сказал я. – Надеюсь, вы ожидали, что наше пойло будет не без подвоха.
- Да ну? – развернулся Люциус. – А что там было?
- Это симпатический состав, - сказал я. – Теперь если я подверну ногу на балу, ты захромаешь. Привет Томми.
- А. Ну-ну. И что делать?
- Не злоупотребляй шапманским, - закрыл я дверь.
Через десять минут ко мне постучали. Потом постучали еще. Это были заботливые хогвартские домовые эльфы, которые не успокоятся, пока не выкурят всех обитателей на праздник, потому что праздник – это весело, и способствует увеличению в мире добра.
…Я тщательно проверил палочку. Она привела лабораторию в порядок и выдала весь спектр заклятий, от неприятных до непростительных, чем полностью меня удовлетворила. Потом я надел черный фрак, черный галстук и черный фрачный пояс – потому что все прочее и без того было черным. Светить по лесу белой манишкой может только идиот или наследник Локонса.
Последним жестом – видит Мерлин, полном сожаления! – я превратил чернильную розу в черную.
С недавнего времени Хогвартские увеселения – начиная с Того Самого Святочного Бала – проходят для меня одинаково. Я достаю из сундука пропахшую нафталином одежду (она используется раз в году и оттого с годами, как коньяк, становится все раритетнее), опаздываю из-за своих отмеченных приятелей, ровно десять минут провожу в Большом Зале, и всю оставшуюся ночь ищу пропавших студентов и считаю трупы. Каждый год пропадающие студенты, чьи фамилии не меняются, потому что их отцы и матери вели себя также, исчезают в разных направлениях, и всегда в этом виноват Люциус Малфой. Поэтому, зная алгоритм и Малфоя, я ничему не удивляюсь, и ищу студентов спустя рукава. Это входит в мои Обязательные Бальные Развлечения. Я не подвержен неврозу, который всегда воцаряется вокруг беглецов, так как невроз притупляет внимание и делает из людей кретинов. Студенты обнаруживаются утром – живые или полуживые, очарованные Темным Лордом или не впечатленные им. Это входит в Их Обязательные Развлечения, у нас договор. Трупы я считаю по мере их появления и по долгу аврорской службы. Это студенты чужих факультетов или случайные люди, вставшие на пути Лорда в недобрый час.
Единственное, что меня продолжает удивлять – жесткая зависимость между парадной одеждой и долей спецагента с круциатусом наголо. Очевидно, в этом виноват национальный климат. Британские агенты даже в магглских комиксах видны издалека.
В жизни есть бездна времени, чтобы преследовать врагов и биться с ними из засады, бездна времени, чтобы прочесывать Запретный лес, стоять поперек болота на часах, обнюхивать кладбища и ползти в грязи. Но ни разу мне не приходилось делать это не во фраке. Думаю, я знаю, как избежать участия в Последней Битве.
Итак, Бал закончился для меня через десять минут после прихода.
В первые пять минут – во время кивков педсоставу – я узнал новости. Людо Бэгману не предъявили обвинений, и директор превратил миссис Паркинсон в лягушку. Я всегда подозревал, что Альбус ненавидит женщин, но не думал, что больше, чем я. Кэти Бэлл окончательно пришла в себя и изводит Поттера своим молчанием о произошедшем (полагали, что от стыда). Но, что бы ни говорилось об этом инциденте, все знают, что виноват Слизерин. Во-первых, все подозреваемые – бывшие слизеринцы, во вторых, у Кэти Бэлл в «Трех метлах» было свидание с моим студентом Алексом Эйвери. Интересная получается цепь. Поттер желает знать правду и опасен, на балу его никто не видел, директор опасается, что Поттер наломает дров. Поттер проиграл Эйвери шахматный раунд, и, по правде говоря, никто вообще не знает, где он – может, пьет чай с Люциусом Малфоем. Никто не знает, где Люциус Малфой. Его потеряли четыре часа назад и с того времени не видели (я сыто улыбнулся). «Русские» пьют.
Вторые пять минут я решил посвятить работе, не выходя из Зала.
Я пригласил на вальс Нарциссу Малфой.
Во-первых, эта была единственная красивая женщина моего возраста, которую я обнаружил в зале. Во-вторых, она наверняка знала, где ее муж. И, в-третьих, у Нарциссы не было выбора: Люциус Малфой не танцует вальсы.
…Нарцисса всегда производила меня впечатление гуттаперчевой куклы из дорогого магазина. Ее лицо никогда ничего не выражает, пока шарниры технично движутся. В случае вальса это оказалось даже кстати. «Не знаете ли, миледи, где ваш муж?» - спросил я. «Нет, я его давно не видела». После каждого четвертого вальсового поворота я методично задавал этот вопрос, меняя интонацию – от таинственного шепота до равнодушного утверждения. Потом я наступил Нарциссе на ногу. «Может быть, в Хогсмиде… - сказала Нарцисса. – Он что-то говорил про «Три метлы».
…В Хогсмиде было совершенно пусто, «Три метлы» темны и безлюдны.
Я толкнул дверь внутрь – и тут на меня из темноты выпали Драко Малфой и Теодор Нотт. «Э-ээ!.. Добрый вечер, профессор!» - сказали они, приклеившись к косяку.
- Отчего не на балу? – строго вопросил я.
- Э-ээ… У нас тут… дело!
- Какое дело? – слова Нарциссы моментально обрели плоть. Подозрения окрепли.
- Никакого! – было ясно, что дело есть, но поганцы не ожидали, что попадутся.
- Может быть, имя этому делу – Люциус Малфой?..
На студентов жалко было смотреть. Я со всей очевидностью попал в точку.
- Н..нет, - выдавил Драко.
- Тогда я вас не задерживаю!
Внутри было пусто. Я понял, что очень устал. До конца Святочного бала оставалось больше часа. Если Люциус должен зайти сюда, он зайдет. Если нет – я спокойно пережду веселье.
(Впоследствии выяснилось, что поход моих студентов в «Три метлы» действительно имел причиной Люциуса Малфоя. Тот поручил Драко принести из трактира некий гримуар, оставленный там специально для него. Я застал ходоков в самый неподходящий момент: они не успели выяснить, где находится искомый документ. Поэтому остались снаружи понаблюдать и подождать, когда я выйду. Когда я узнал об этом, то готов был провалиться сквозь землю. Потому что случилось следующее).
…Далее случилось следующее. В полной темноте я обшарил каждую из гостевых комнат трактира и, вернувшись в общий зал, сел на скамью у входа. В огромные незанавешенные окна «Трех метел» смотрела ночь и меланхолия, я снял мантию и призадумался. Симпатический состав в крови сигнализировал, что Люциус находится на территории Хогвартса и творит там нечто страшное. Глубокая тоска заливала меня, как вода, потому что я чувствовал, что творится непоправимое, и в силу приобретенного скепсиса знал, что ни авроры, ни директор этому не помешают.
…И тут перед дверью послышались голоса и шаги. Мне не было необходимости скрываться, как раз наоборот – но победил инстинкт шпиона. Как выяснилось, он мог существовать отдельно от меня.
Открылась дверь. Я встал и сделал один шаг к стене, оказавшись за створкой.
В комнате вспыхнул свет. Вошли мадам Розмерта, ее напарница и компаньонка Филиппа и мистер Лесприт из Невыразимого отдела. Они проследовали к барной стойке, последний из вошедших палочкой запер дверь. Теперь я стоял, как черный столб, на виду – но пока никто из них не оглянулся. Мадам Розмерта была немного навеселе, и какое-то время вертелась у стойки, щебеча о пустяках. Спина Лесприта у той же стойки выдавала в нем внимательного слушателя. Я стоял, ситуация делалась забавной. Филиппа распахнула комнату напротив – и скрылась там. Мне отлично была видна кровать, оконные шторы и угол стула. Потом Розмерта последовала за Филиппой, а мистер Лесприт с коктейлем в руке – за ними. Весь трактир просматривался насквозь, и теперь – если кто-либо из них обернется - я неизбежно буду обнаружен. В раскрытой настежь двери проплыл подол Филиппы. Поражаясь сам себе? я метнулся вдоль окна – и оказался за углом, ведущим в гостевую комнату. Шаги снова застучали в направлении барной стойки. Я скользнул в комнату для гостей.
Теперь я ничего не видел, кроме края трактирного стола, зато все отлично слышал. Обитатели трактира не стеснялись в выражениях, полагая, что одни. (Между тем освещенные «Три метлы» с улицы похожи на аквариум, где видна каждая рыба. Можно лишь предполагать, как развлекались мои студенты). Итак, я стоял и слушал, как обитатели трактира, не стесняясь в выражениях, обсуждали общих знакомых.
Потом мадам Розмерта прошлась по посетителям «Трех Метел» и несовершеннолетним оболтусам, которые оставляют тут родительские деньги. Лесприт профессионально разводил ее на подробности, особенно о Слизерине.
Потом они без перехода принялись обсуждать профессуру Хогвартса.Я с ужасом вспомнил, что моя мантия, снятая до их прихода, до сих пор лежит на скамье. Ума не приложу, отчего никто не обратил на нее внимание.
- Да, русские здесь хорошо вчера погуляли, - засмеялась Розмерта. – Особенно этот… Долохов.
- …ф-ф-ф, - выпустил дым из трубки Лесприт, - профессор Снейп.
- О!! – воскликнула Розмерта. - Профессор Снейп!!! Какой мужчина!!..
…Я напрягся.
- Это такой… трудный случай… - продолжала Розмерта. – Сама не знаю, что я в нем нашла!
…После этого она начала делиться с этим Невыразимым работником ужасающими подробностями моего здешнего ночлега. Я узнал много интересного. Невыразимец поддакивал. По некоторым вопросам Мерлин обделил меня терпением. Я выдрал из розы пару наглых лепестков. «Конечно, это профессору все равно… А я-то была готова отдать ему всю себя!» - сказала Розмерта. Я не выдержал.
- Отчего же, дорогая Розмерта, - вышел я, - вы не сказали об этом прежде?
Глаза мои, очевидно, горели недобрым огнем. Розмерта взвизгнула. Лесприт встал. Я снова ощутил себя героем пошлого мюзикла, явление второе, те же и Лепорелло.
Розмерта кинулась ко мне с объятьями и хохотом. Дальше был полный кошмар. Как джентльмен, я употребил весь свой сарказм, чтобы придать ситуации видимость разумной. Но Розмерта знала, чего хочет, и не оставляла сомнений на случай моего отказа согрешить с ней прямо сейчас: вход в «Три Метлы» для меня будет затруднен. Это было наивно, хотя и неприятно – но тут Розмерта решила присовокупить к торгу стороннюю ценность.
- …И я отдам вам еще какие-то странные бумаги! – вилась она вокруг. - Конечно, если они вас заинтересуют… Вы же профессор.
- Что за бумаги?.. Чужие счета?..
- Обижаете, профессор! Миссис Амбридж вчера расплатилась ими за ужин… Она сказала, это очень тайные и ценные… и просила отдать их Люциусу Малфою! Но он так и не зашел!
- Покажите!
- Ну вот, я же говорила, но сперва… э-э?..
- Сначала бумаги!
- Ну что за человек…
…Показанный Розмертой свиток был исчиркан по полям дурацкими записями и картинками. Например, такими: «скажите, профессор МагГонагалл, как вы из четырех бкув Ж.О.П.и А. трансфигурируете слово ВЕЧНОСТЬ»? Сам же текст содержал полный перечень аврорских заклятий, которые известны только Ордену Феникса. С тщательным описанием исполнения.
Эта бумага, попади она к Пожирателям Смерти, сводила существование Ордена Феникса на нет. Против аврорских заклятий нет защиты, так же как против Авады Кедавры. Пожиратели Смерти не идут на открытую войну только оттого, что у каждой стороны есть смертельное оружие.
Было абсолютно ясно, что попасть бумага никуда не должна. Поэтому надо было удовлетворять Розмерту прямо здесь и сейчас, на запятнанных столах.
…Я не рискую даже представить, что испытали студенты, глядящие на это через стекло. Мистер Лестрип, надо отдать ему должное, удалился в комнату Филиппы.
Как позже выяснилось, не очевидно, что это был тот самый гримуар, за которым Люциус послал сына. Но тогда, глядя на обретение мной некого свитка, Драко и Нотт были убеждены в обратном. Бумаги покинули заведение, ждать больше нечего.
Но, разумеется, это не помешало поганцам досмотреть представление до конца.
…Покинув заведение, я рвал и метал. В Хогвартсе шел бал, аврорский пикет патрулировал дорогу. Миссис Амбридж была на частном банкете, профессор Флитвик указал, где.
- Будьте добры! – сказал я, врываясь в комнату с ломящимся столом. За столом сидела Долорес Амбридж, блестя дорогими кольцами на ухоженных руках, остальных я не распознал. – Будьте добры сказать, - процедил я, бросая между тарелкой с ветчиной и блюдом с сыром многострадальный свиток, - что это такое??
- Это… - миссис Амбридж развернула бумагу и покашляла. – Это… а откуда это у вас?
- Будьте добры сказать, какую судьбу вы запланировали этим документам?
- Я… - смешалась Амбридж. – А не хотите угоститься?.. Поужинать?... Это я оставила… Потеряла!
Я стукнул кулаком по столу. Потом спрятал документы.
- Учтите, - сказал я. – Это очень серьезный прецедент.
- Но, Северус… - пробежала глазами по скатерти Амбридж, - При вашей квалификации во многом логично, что эти бумаги нашли именно вы… И кто вам сказал, что они имеют какое-то особое значение?.. Я даже не знаю, что в них особенного…
- Молите Мерлина, - сказал я, - что они достались мне, а не Малфою!
…Было ясно, что доказать что-либо окажется затруднительно.
В этот момент на пороге показался Флитвик. Он спрашивал, все ли мои студенты в данный момент находятся на территории Хогвартса? К тому же директор просит подойти.
Альбус Дамблдор только что поднялся к себе. Его снедали тяжелые думы.
- Меня волнует, мистер Снейп, - сказал он, не давая мне раскрыть рта, - почему часть ваших слизеринцев покинула бал. Где ваши студенты?..
На это мне сказать было нечего.
- А кто именно отсутствует? – поинтересовался я.
- Некоторые ваши студенты должны были прийти сюда на чашку чая, - сказал Дамблдор. – Они ушли с бала, но, как видите, никуда не пришли. Их нет в общежитии.
- Могу сказать, что Драко Малфой и Теодор Нотт во время бала посещали Хогсмид. Я лично отправил их сюда. А вот это, - я выложил Розмертины бумаги, - должно было попасть в Попечительский Совет.
- Как бы то ни было, часть ваших студентов в данный момент находится в неизвестном месте. – Директор отложил бумагу не глядя.
- Позвольте мне их найти, - поклонился я.
- Почему вы не следите за ними? – сжал кулаки директор.
…Было ясно, что никакие аврорские бумаги и двурушничество Амбридж положения моего не спасут, директору совершенно не до того, и вряд ли будет.
- Потому что, - процедил я, - я не в состоянии круглосуточно следить за каждым студентом.
- Не можете следить за каждым? – Изменился в лице директор. – Что в таком случае вы можете?..
- Если это срочный вопрос, позвольте мне решить его немедля, - сказал я, чувствуя, как темнеет в глазах. – Я найду студентов…
- Вы никуда не пойдете! – отрезал директор.
- Отлично. Вы не даете мне исполнять мои обязанности декана. Вас не интересует, что миссис Амбридж передает через Хогсмид Попечительскому Совету секретные заклятья Ордена Феникса. Чего в таком случае вы хотите?
- Я хочу, - пророкотал директор, выйдя из себя, - чтобы вы подумали, может ли человек, который не в состоянии исполнять свои обязанности декана, оставаться на этой должности!
- Вы предлагаете мне написать заявление об уходе? – не поверил я.
- Я предлагаю вам серьезно над этим подумать!
…Все было ясно, как слеза младенца. Директор все же решил похоронить меня, и после вчерашней неудачи выбрал социально приемлемый способ. Но, строго говоря, он мог бы сказать правду. Он ни минуты не прекращал меня подозревать, и я был полным идиотом, полагая, что в свете знаменитой «заботы» Альбуса достоин лучшего.
- Я не виноват, - сказал я, - что Люциус Малфой проигнорировал ваше чаепитие. Мне было бы не с руки его уговаривать. Мне неведомо, отчего мои студенты также его проигнорировали. Я сделал свою часть работы, располагайте результатами, как вам угодно. А сейчас позвольте откланяться!
- …И не надо на меня кричать! – сказал директор.
- Нет, я буду кричать, господин директор, потому что имею нужную вам информацию, до которой вам нет дела!..
- Где Люциус Малфой?! – привстал директор.
- На холме! – ответил я, ухмыляясь. – У него там… семинар! Вы же хотели, чтобы он вел семинары по практике искушения? Все полностью соответствует вашим ожиданиям!
Неизвестно, чем бы это кончилось. Но дверь распахнулась, и ворвался Филч.
- Пропала Гермиона Гренджер! – сказал он. – Мы думаем… что ее похитили.
- Собирите всех! – крикнул директор, покидая кабинет и меряя меня уничтожающим взглядом. В большом Зале затихали последние аккорды бала.
Снаружи было совершенно черно. Все дорожки перекрыты напряженными людьми. Аврорские пикеты окружали подступы к общежитиям. Люди с палочками наготове тихо переговаривались. Директор примкнул к одной из групп.
Меня дернули за рукав. Это был мой студент Михаэль Уоррингтон, тот самый, который в первый день семестра увлеченно распространял порнографические картинки из «Ведьмополитена» (как давно это было).
- Профессор, говорят, пропала студентка, - сказал он. – Я что-то слышал.
- Гренджер, - бросил я.
- Я что-то слышал, ее видели с Каркаровым.
- Что именно ты слышал? – впился я в него глазами.
- Ну я видел, как она шла с делегацией Дурмстранга. Я подошел – она меня не узнала в темноте. А потом говорят, пропала студентка…
…Я сделал быстрые и очевидные выводы. Кровавая жертва для Томми. Малфой обеспечит ее с одной стороны, Каркаров – с другой.
- Где, вы говорите, живет делегация Дурмстранга?..
- Вон та башня, - показал Уоррингтон. – Вход с улицы, от озера.
Я двинулся в указанном направлении. По дороге мне попались два аврорских пикета. Первый стоял и обсуждал, где черт носит студентов. Грюм спрашивал, кто именно отсутствует, и не спеша делился соображениями. Второй пикет обсуждал, что делать с подозрительными делегатами и повторял аврорские заклятья (среди Авроров был Флитвик, знаток Чар). Перед обиталищем Дурмстранга директор инструктировал персонал, что нельзя ходить по одному. Ночь была тиха, ее нарушали только огоньки от палочек Авроров. «Не ходите в одиночку, мистер Снейп!» - грозно сверкнул глазами директор. «Вы нашли Гренджер?» - спросил я. «Подождите! - сказал директор. – Я же просил не ходить по одному! Так! Кто там снова куда отправился?..»
Я ничего не понимал, вокруг царил жестокий абсурд. Авроры смеялись, Филч спрашивал, как искать Гренджер, застигнутые директором гриффиндорцы обсуждали, где может быть Гренджер, Уоррингтон преданно смотрел на меня.
Я зашел в комнату, где обитал Дурмстранг, и вывел Гренджер.
…Зрелище, которое я застал у Каркарова, было угнетающим. Вся делегация пребывала в большом возбуждении, за псевдо-Долоховым болтались два призрака, глаза Игоря Каркарова нервно блестели. Гренджер сидела на кровати, словно проглотила кол. Рядом с ней проступала мутная фигура в форме офицера Третьего Рейха с автоматом наперевес. Все были не то пьяны, не то под действием зелий, особенно поражала одна из шахматисток, которая говорила на ломаном славянском языке, не умолкая ни на минуту. Атмофсера была известная – находящиеся здесь только что кого-то убили.
- Мисс Гренджер! – сказал я. – Что вы тут делаете??
- Я… - мужским голосом сказала Гермиона. – Ничего особенного.
- Здесь не место приличной девушке, - нашелся я. – Пойдемте!
- Я никуда не пойду, - тут Гермионин бас сменился на ее обычный голос. – А, профессор… Пойдемте… Мне и здесь хорошо, - басом закончила она.
- Игорь, - обернулся я к Каркарову. – Вижу, вы отлично проводите время. Что это у вас за пирушка?
- Ну, ха-ха… день рожденья Грюндевальда. Ничего криминального. – С упавшим сердцем я признал в одном из призраков Алекса Эйвери. Но поскольку он был мертв, думать следовало о живых.
- Интересно, - процедил я. – Грюндевальд, какая память… - призрак Эйвери душераздирающе смотрел на меня, но если бы я поддался эмоциям, от меня самого могло остаться мокрое место. – А как турнир? Пиздатые шахматисты?...
- Ну, кое-чего мы добились, - охотно сообщил Каркаров. – Правда вот Долохова постигла неудача… но мы надеемся отыграться. Олег очень много занимается, но ему трудно привыкнуть к новой среде.
- Хорошо у вас, - примирительно ухмыльнулся я, доставая палочку. – Пожалуй, я заберу девицу. Мисс Гренджер!
Каркаров помялся, но возражать не стал.
…Гермиону поместили в больничное крыло. Количество заботы, которое вылилось на нее, едва она переступила порог и вышла наружу, поражало воображение.
Эта история, как ни странно, в конце концов упиралась в Ремуса Люпина.
Делегация Дурмстранга проводила обряд по вселению души сторонника Грюндевальда в чужое тело, и кто-то подсказал взять маглокровку, которую не жалко. Никого кроме Гренджер доблестный Дурмстранг вспомнить не смог. Для обряда требовалась кровь волка, грязная кровь и чистая кровь. В течение бального вечера были отловлены студентка Хаффлраффа и слизеринец (тут доблестный Дурмстранг проявил догадливость). Кровь волка найдена не была, и еще днем кто-то из «шахматистов» догадался пальнуть камнем в Люпина. Люпин рассеянно посмотрел на ободранную коленку и поскакал по своим делам, оставив многострадальный камень в руках делегатов.
Теперь Люпин рыскал по лесу, вынюхивая след собственной крови. Потому что многострадальный камень и оказался тем самым сосудом, в который втиснули извергнутую вон душу Гермионы Гренджер. Не буду говорить, как я возвращался к Каркарову и добывал из него эти сведения. Сухой остаток в том, что жизни у Гермионы было только на 12 часов.
Интересно, что проводить сей ритуал выпало Люциусу Малфою (зачем и потребовался некий гримуар, сиречь шпаргалка по Ритуальной Магии). Конечно, ему не было приятно убивать чистокровного волшебника Алекса Эйвери, потомка Пожирателя Смерти и сына старого соратника. Эйвери молил его не делать этого, потому что он «свой» и ни в чем не виноват. Но пришлось. Так Томми вернулся с тех трех букв, куда послал его Люциус под влиянием минутной слабости.
Я знаю, что некоторых горбатых исправляет могила.
Я не желал могилы Люциусу Малфою еще час назад. Сейчас я готов был пересмотреть свое решение.
Сдав Гермиону аврорами и наскоро пробежав по полупустым факультетским спальням (разумеется, никто не знал, где отсутствующая половина), я направился к Запретному лесу. Уоррингтон увязался за мной. Симпатический состав, бродящий в крови, сигнализировал, что никаких студентов рядом с Люциусом нет, но лимит трупов был исчерпан, и студенты меня не волновали. Я проверил палочку на Круциатус Максима – и внедрился в заросли.
Мы двигались быстро, не зажигая свет – пока чаща не стала непролазной. Впереди виднелся холм, но ничего похожего на огонь там не было. Меня одолел азарт. Исследовав эту часть леса, мы свернули вправо. Долгие странствия мимо троп по волчим ямам должны были оставить от моего фрака жалкие клочья, про брюки думать не хотелось. Темп снизился. Мы поднялись на второй холм. Полчаса нас водили призраки и местная нечисть – вдалеке на прогалине слышались голоса и виднелись отсветы огня. Потом между сучьями показалось квиддичное поле. И через минуту пропало. Наступил полный мрак.
Уоррингтон, мужественно идущий у меня на поводу, подал мысль вернуться, но я желал или найти и непростительно приложить Малфоя, или быть пожранным гиппогрифами. Я оценил следопытские способности своего студента крайне низко, и бедняга остался еще на полчаса.
Потом я подался к озеру. Потом впереди замаячили развалины заброшенного капища, не имеющие к современному Хогвартсу никакого отношения.
Когда мы вышли к воротам Школы, до рассвета оставалось два часа.
…На галерее внутреннего двора маялась одинокая человеческая фигура, вызвавшая во мне чувство немотивированной благодарности.
Приблизившись, я узнал Поттера. Чувство благодарности моментально испарилось. Зато появилась ясная мысль «Поттер – эта фигура, на которую я еще не ставил. Собственно, почему?»
- Поттер! – выдвинулся я из тьмы в слабый огонек его люмоса. – Не спится?..
- Д-добрый вечер, п-профессор, - отступил он. Поттер был растерян и отступил недостаточно проворно. Его тревожные глаза уткнулись в пол в двух дюймах от моего лица.
- Не кажется ли вам, Поттер, что нам пора поговорить?..
- Да, профессор! – выдохнул он. - Я и сам давно хочу. То есть я уже сам собирался…
- Вы слишком долго собирались, Поттер, - подытожил я. – Жду вас завтра в одиннадцать в моем кабинете.
- Я могу и раньше, - голос Поттера иссяк.
- Попробуйте раньше, - нагнул голову я. Поттер был очень забавен, сочетая зашибленность и отчаянную решимость. Он комкал руками край мантии. Неужели он настолько меня боится?
…Тут Поттер, наконец, решился раскрыть рот – и причина стала ясна.
- Профессор Снейп, - вымолвил он. – Вы ведь состоите в Ордене Феникса?..
- Какая осведомленность! – отметил я.
- В таком случае… - выпустил мантию Поттер, - Приветствую тебя, брат!
…И раскрыл объятия.
…Целую вечность я стоял столбом и тупил. Наверное, я даже воздел от негодования руки.
Как два краба с раскинутыми клешнями мы стояли напротив друг друга – Поттер в накатившей робости, словно я напичкан динамитом (тут он был прав), я мучимый выбором – зашибить за наглость, придушить для острастки или поступить по-человечески – то есть, непедагогично.
Когда стало ясно, что бенефис гриффиндорской смелости случится не сегодня, я сделал шаг вперед.
Поттер пах совой, квиддичной площадкой, мылом, пойманными снитчами, лимонной жвачкой и еле уловимой помадой Кэти Белл. Меня посетило крайне редкое чувство некой защиты. Бицепсы себе Поттер накачал что надо.
…Отскочив, я зашипел по привычке. Поттер начал дышать.
- Кого вы ждете тут, Поттер? – подозрительно спросил я.
- Я?.. Нет, никого. У нас в гостиной приведение… - Он перетоптался и оглянулся. - Вот… это!
…Из-за перил галереи вместе с ночным сквозняком вплыл призрак Эйвери, почти неузнаваемый от белизны. Он прилип к колонне и завыл. Не далее как вчера Поттер продул ему в шахматы. Теперь он смотрел на моего студента с тем сочувствием, которого у меня никогда не было. Конечно, Потер не уменьшил мои подозрения на счет своей ночной прогулки, но играл убедительно. Теперь призрак Эйвери мне тоже не нравился. Оказывается, я до сих пор не оценил размах бедствия, отдаляя этот момент погонями, яростью и желчью. Я моментально возненавидел идиота Эйвери, которому хватило дури умереть, и себя самого.
- Он постоянно воет! – схватил край мантии Поттер.
- Ну так экзорцируйте его! – выплюнул я.
- Я не умею.
Я мысленно сжал зубы. Началось! Простейшее заклятие экзорцизма знакомо любому первокласснику.
- И с этим уровнем подготовки вы полагаете работать в Ордене Феникса?.. – переплел я руки.
- То есть… ну, у нас говорят, надо составить фразу из нелатинских слов, но это же не может быть правдой? – глаза Поттера вопросительно уставились в мои.
- Отчего же. Попробуйте.
- Э-э… - очки Поттера хитро блеснули, - Может быть, вы покажете, как это делается?..
На это я пойти никак не мог. Многокорневая четырехсловесная конструкция, прокарканная мной в ночи против собственного студента, лишит меня последних иллюзий на свой счет. Кроме того, с Поттера и так довольно поблажек.
- И не подумаю, - отрезал я. – Давайте, Поттер! Вам надо потренироваться мне верить. – Поттер переминался, и я добавил то, что должен был сказать пятью минутами раньше: - Где ваша хваленая гриффиндорская смелость? Или язык проглотили?
Поттер сжал кулаки, развернулся, набрал в грудь воздуха и срывающимся голосом выпалил, словно от этого зависела чья-то жизнь:
- От№;%: на *J» №; *?:);№тый **:ок!
Призрак свалился с перил и рассеялся.
- Ура!!! – заорал Поттер, подпрыгнув. – Получилось!!
…На окрестных дорожках маячили поздние аврорские пикеты. За время моего отсутствия директор Дамблдор сориентировался в ситуации и решил покарать виновных. Профессор Флитвик опасался, что Хогвартс превратится в концлагерь, и теперь Орден Феникса решал, под каким предлогом – или без предлога – начать охоту на Дурмстранг.
Какое-то время у входа в общежитие Равенкло мы обсуждали этику и эстетику убийства, и тот факт, что Флитвика интересовало мое мнение, добавил ему очков. Очевидно, ему важно было знать, где проходит моя граница дружбы с Каркаровым.
Флитвик очень нервничал и разминал палочку. Его дуэльный колет роднил его с заказными убийцами эпохи Реформации. Он хотел гнева и крови. Я хотел обстряпать дело тихо и без лишней помпы.
- Откуда берутся такие сволочи?! - спрашивал Флитвик, пронзительно глядя на меня.
- Оттуда же, откуда и все остальные, - уклончиво отвечал я. – Поначалу вроде не сволочь, а потом присмотришься – сволочь… И вообще последнее время Игорь сидел тише воды.
- Почему же эти сволочи оказываются в Хогвартсе??!
Я пожал плечами. И так ясно, что у Томми длинные руки, у Каркарова – последний шанс, а у руководства Школы – короткий ум. Не ожидали же тут, что я буду регулировать действия Каркарова? Эдак можно оставить Авроров без наград.
- Потому что некоторые дружат со сволочами! – окатил меня гневом Флитвик.
- Сволочь – это не статья! – взвился я. – Давайте действовать цивилизованно!
- Цивилизованно?! – изумился Флитвик. – О чем это вы говорите?.. Тут завтра будет Дахау, если их немедленно не остановить! Это… не тот университет, в котором я мечтал работать!!
- Если у вас нет времени на Нюрнбергский процесс, - сказал я, - валяйте. Дерьма будет в два раза больше. Где свидетели каркаровых художеств? Одни трупы. Делегаты скажут, что студентов задрал Люпин, который, кстати, не пил сегодня аконита. Люпин ничего не вспомнит, потому что он никогда не помнит, что жрал… Гренджер, если оклемается, тоже вам не помощник, там наверняка подправили память. А свидетелей того, как вы будете расправляться с дружественной делегацией Дурмстранга, найдется очень много.
- И что?! – палочка Флитвика со свистом рассекла воздух. – Вы предлагаете бездействовать?
- Отчего же. Хороша длительная кома до суда. К тому же у нас есть чудотворец Дамблдор, - сказал я. – Пусть заглянет к ним со своим чайком. Он же победитель Грюндевальда, что ему Каркаров. Конечно, я могу пойти к Игорю, до утра точить с ним лясы… Вы этого желаете?..
- Ладно, - мрачно сказал Флитвик. – Надеюсь, найдутся способы… Ладно.
На выходе из башни Равенкло стояли в пикете Филч и Грюм. Оба пожелали мне доброй ночи. Я спросил Грюма, весь ли Слизерин на месте.
- Насколько мне известно, да, - ответил тот.
- А где испарившиеся дети, которых директор потерял?
- Не знаю, - бодро сказал Грюм. – С кем-то из ваших он пил чай, они там, верно, до сих пор сидят… Ну, Алекс Эйвери... вы наверное знаете.
- Знаю ли я?! – прошипел я. – Весь Орден Феникса не уберег одного моего студента, пока директор мечтал попить с остальными чайку?.. Теперь он попил чаек, ради этого отправив меня на поиски фиктивной пропажи, я три часа мотался по лесу… и… я действительно напишу заявление!
- Вы мотались по лесу? – не поверил Грюм.
- А не похоже??
- Да нет.
- Спасибо, я знаю, что всегда одинаково ужасно выгляжу!
Грюм промолчал. Согласился. Я отряхнул штанину.
- Что вы сказали про заявление? – наконец нашелся он.
- Директор предложил мне освободить пост декана, - поклонился я.
В моем общежитии все, кто не умер, были на месте. До Малфоя никто не дошел. Студенты действительно пили чай у директора. Говорили, что он угощал плюшками, рассказывал удивительные интересные истории, приглашал всех посещать астрологию, а потом даже пел. Странность была одна. Директора покинул Феникс.
Призрак Эйвери бродил по Хогвартсу, и настроение у факультета в целом было похоронное.
После этого симпатический состав в крови снова заголосил – и четко просигналил: Люциус Малфой вернулся домой.
Невзирая на разгоравшийся рассвет, я добрался до Хогсмида – в «Трех метлах» горел свет.
- Люциус! – крикнул я, вышибая дверь. – Ты здесь?
- Уже нет! – раздалось из камина.
…Я не стал искать летный порошок и предпочел аппарацию. «Домой» - значит домой. В Малфой-менор.
К поместью Люциуса Малфоя у меня есть старый счет. Здесь прошло несколько довольно счастливых часов моей жизни, а также несколько крайне поганых минут, после которых пребывание в данном особняке не доставляло мне никакого удовольствия.
Люциус находился в гостиной, мантия и палочка валялись на полу. На диване возлежала его прекрасная и явно больная жена.
- Ага, - сказал он. – Очень кстати. Ноги моей больше не будет в Хогвартсе.
- Что так?
- Хочешь шампанского, дорогой? – потянулась к мужу Нарцисса.
- Дети, Северус… Ужасные дети.
- Надежды не оправданы? – Я сел, расправив фрачные фалды. Освещение Малфой-менора было достаточно откровенным, чтобы недостатки гостей бросались в глаза. Но удивительно, что после всех лесных приключений даже ботинки мои оказались чистыми. Наверное, кто-то проклял.
- Меня все достало, - плюхнулся Люциус на диван.
- Дорогой, я хочу шампанского!
- Оно за твоим изголовьем, дорогая. Шампанского, Северус?..
Пить я не хотел.
- Тебе повезло, - сказал я, - что моя природная невезучесть не позволила мне тебя найти.
- Это какие-то чары, - подхватил Малфой. - Дети меня тоже не нашли! Никто не нашел! Кроме Дурмстранга.
- Тебе следовало быть со мной откровеннее, - скривил я рот. – Особенно после глотков надежды. Ты хотел, чтобы тебя остановили, можешь радоваться, я посвятил этому половину ночи. Впустую. Теперь, конечно, убивать тебя не имеет смысла. Лучше помучайся.
- Ты не представляешь, - сказал Люциус, - я покинул тебя таким… обнадеженным!.. – он сделал глоток прямо из горла. – Жизнь была прекрасна… И все насмарку!
Я знаю эту манеру прикидываться невинной овцой. Это не я, это Каркаров, Томми, Министерство и пять веков родового долга.
- Рука тем не менее не дрогнула, - кивнул я. – Я понимаю, нужна была кровь… Но убивать-то зачем?
- Игорь их убил, - сказал Люциус. - Я только наложил Империус. И этот Эйвери, мерзавец, ведь бил в самое больное место! Сидит под империусом, а сам плачется: «Не надо, пожалуйста, неужели вы меня убьете?? Ведь я и так ваш…»
- Выпей шампанского, дорогой! – вовремя вклинилась Нарцисса.
…Пока Нарцисса не опьянела, обсуждали бедную совесть Люциуса, дни былые, ни на что не годное подрастающее поколение, смешного Дамблдора и мрачное будущее Хогвартса.
Потом сонная и прекрасная Нарцисса переползла на колени супруга и стала требовать известного. Люциус извинился. Извинений его я не понял. Нарцисса, надеюсь, их не расслышала.
- Не смотря ни на что, - сказал напоследок Люциус, - я не собираюсь разлагаться! Я собираюсь устроить оргию! После ваших экзаменов… Вы не хотите ее посетить?..
- Дорогой!.. – оплела мужа Нарцисса, чем совершенно уподобилась змее.
- В вашем предложении что-то есть, - нагнул голову я. – Но мне претят толпы.
- И все же… подумайте, Северус-с...
Я пожал плечами. Люциус расчетлив - ему нужны сверстники Драко, и он их получит. Он неисправим. Я тоже - ясно, что ни на какую оргию я не пойду. Сказывалась привычка в любом деле быть единственным. Иногда ее называют гордостью.
…Воспользовавшись летным порошком, который у Малфоев нашелся, я вышел из камина «Трех Метел», мечтая лишь об одном – упасть и забыться. И… попал в эпицентр бойни.
Дверь «Трех Метел» была запечатана Коллопортусами Максима, снаружи все было окружено силами света и правопорядка, выйти невозможно – а внутри трактира в полном составе металась делегация Дурмстранга, обдумывая, как подороже продать свою жизнь. Громко ругалась по-славянски шахматистка, выл ребенок 12 лет – не знаю, зачем его взяли, наверное, для обмена волшебным опытом, Долохов ржал, Игорь Каркаров рассуждал. Эйфория не покинула делегацию, но теперь в ней превалировали мрачные тона. «Мы хорошо сделали свое дело и можем гордиться ролью, которая… которую сыграли!» - изрекал Каркаров. «Здесь не было никого, сильнее нас, запомните!»
- …Водолазы не найдут! – огрызался Долохов.
- Положите палочки на подоконник! Поднимите руки! – раздавался из-за двери усиленный Сонорусом голос Дамблдора.
- Что делать?! Профессор Снейп?! – развернулся Каркаров. Камин, куда я хотел было податься, как по команде обвалился. Олег Долохов пинал табуреты.
- Если вы не разоружитесь и не выйдете по-одному с поднятыми руками, - неслось снаружи, - вы будете немедленно убиты. Если вы выйдете с палочками – вы будете убиты! Если вы не выйдете – то будете убиты!! – шум голосов за дверью не оставлял сомнений, что я удостоился чести видеть спланированную аврорскую акцию.
…Да, но теперь меня это не радовало! Я-то внутри! Со старыми товарищами! Если у Мерлина есть чувство юмора – то это, несомненно, оно.
Мне, черт возьми, хотелось наружу, живым, в свою холодную кровать, которую обещали согреть телами два юных добровольца! Хорошо Каркарову – он человек праздный. А у меня с утра пары!
В дверь стукнули. Долохов бросил палочку на стол.
- Выходите!! – гремело из-за двери.
Я примерился к дверному проему.
- Хорошо, - сказал Каркаров, нажимая на дверь. – Сделаем, как они хотят…
Каркаров раскрыл дверь и скрылся в предрассветной мгле. Дверь моментально закрылась. За ней послышалась возня, очевидно, все пошло по цивилизованному сценарию.
Вторым вышел Долохов – и вслед за ним, пока не захлопнулась дверь, пулей вылетел я.
Игнорируя крики, я пролетел в совершенной темноте пять ярдов, и воткнулся лбом в упругую преграду. Это была грудь профессора Дамблдора.
- Стоять! – цапнул он меня за плечо. – Ты?!.. Что это ты делаешь?!..
- Роковая случайность, - выдохнул я, отплевываясь. – Пустите руку!!
- Уйди, мать твою, с дороги! – гаркнул Дамблдор. Я был ему безмерно благодарен.
…Ровно пять минут.
Всех выходящих безоружными дурмстрангцев цинично убивали. Конечно, без палочек и сопротивления это влекло куда меньше дерьма, чем в случае открытого нападения.
- Отлично! – довольно сказал директор. – Теперь держите его… Экспромтус! Душа вышла?… Распыляю ее данной мне властью к едрене фене!...
…Возможно, звучало это немного иначе. Я уже ничего не соображал, потому что творимая справедливость живо напомнила мне службу у Томми, и я затосковал. Томми мастерски отделал души от тел изобретенным им заклятьем, но никогда его больного воображения не хватало на то, чтобы развеивать в пыль душу волшебника. Грешник Томми очень уважал царство мертвых и исправно платил ему налог. Полагаю, виноват в этом сиротский приют и протестантское воспитание. Даже к дементорам он относился с известной брезгливостью. По той же причине.
Думы эти приковали меня к месту, но лишили зоркости. Возможно, это были не думы, а парализующая сила Дамблдора, собравшая воедино весь Орден Феникса и не позволявшая некому из его членов по своей воле покинуть место.
Потом расправа была закончена, и начался акт иного волшебства.
- Скажите мне спасибо, - сказал назидательно Дамблдор, словно чувствовал каждую мою мысль. – Я один тут вынужден думать о ваших студентах! Как убивать людей – это мы можем… Теперь от приведений никому житья нет!
Упрека его я не понял совершенно.
- А! Студенческие призраки?.. – худая догадка постигла меня. - Вы их тоже распылите… Чтоб не поступало жалоб?
- Нет, идиот! – навис директор. – Я хочу вернуть вам ваших студентов! – его манера говорить во множественном числе об одном Эйвери меня не удивила. В свете грядущего увольнения множественное число выглядело более весомо.
- А вы можете воскрешать мертвых? – поразился я. Хитрец Дамблдор никогда не раскрывал всех своих возможностей.
- Именно этим я сейчас и занимаюсь!! – гаркнул он. Мой скепсис бесил его, его бешенство было оплатой. – Я вселю душу вашего студента в тело Каркарова. По-моему, блестящая идея!
- Что?! – меня прошиб озноб. – Я буду учить Каркарова до диплома?!.. Сорокалетнего подонка с меткой на руке, к тому же тупого, как шестикурсник?!.. Вы смерти моей хотите!!
- А чего вы хотели??! Вы получите своего студента!!
- Молчу, - сказал я, понимая, что никогда не скажу директору, что по нему только что всплакнул Азкабан.
Домой из Хогсмида я возвращался пешком. Разгоралось бледное, холодное утро. Я никого не хотел видеть - ни Авроров, которые аппарировали вместе с директором и трофеями поближе к школьным корпусам, ни экс-Пожирателей, расквартированных в Хогсмиде, ни даже своих подземелий. Я перестал понимать свою жизнь. Нет, она имела некий формальный смысл. Наверное, сторонний наблюдатель тоже нашел бы в ней нечто разумное. Но для меня самого эта жизнь словно утратила всякое направление. Нечто глубинное, что грело меня даже на краю могилы и светило в самой черной ночи, рассосалось, как излеченная грыжа. Это не было в полной мере утратой веры – потому что объектом этой веры никогда не был Дамблдор. В торжество добра я просто никогда не верил. Я никогда не верил, что без меня мир будет вращаться чуть медленней, и что найдется хоть один человек, который прольет по мне не фальшивую слезу. Но, как выяснилось, я все еще верил в то, что мудрость не нуждается в доказательствах.
Много лет назад Томми прицельно вытрясал из меня душу, потому что ему нужно было доказать мое ничтожество и свою безусловную власть. Приоритет его в доказательствах не нуждался – но он тратил время и силы, чтобы я полностью разделил его менталитет. Или умер. У него не было претензий к моей работе – у него вырос счет к моему мировоззрению. В его случае цель была, действительно, управлять себе подобными. Сначала уподобить, потом управлять. И я решил, что Томми глуп. Несколько лет назад Альбус Дамблдор дал мне понять, что мир широк, и силен в этом мире тот, кто находит общий язык с кем угодно. Его устраивало сотрудничество по интересам, и он великолепно продемонстрировал силу добра, раскрыв объятия грешнику. Ни одной из моих жертвенных поз он не брезговал, поскольку качество служения многое говорит о господине. Я был по уши обязан директору, и меня интересовала сила добра как любая новая вещь в обиходе, которую можно освоить. Я очень уважал Альбуса Дамблдора за его умение управлять без уподобления.
Теперь Альбус Дамблдор решил прицельно доказать именно мне свою исключительную правоту в любых обстоятельствах. Зачем? Я ему не противник. Томми хотел быть богом в своем круге. Директор Дамблдор, как выяснилось, хочет быть безусловным кумиром во всех кругах. Ему отчего-то важно, чтобы именно я считал его действия этичными. Дал ему непревзойденную оценку.
…В утренней пелене настоящее и прошлое совместились, я чувствовал тот особый род усталости, которая наступает после кровавой ночи - и рассветных подозрений работодателя в халтуре.
И, разумеется, ночной счет был недоплачен – у входа в подземелья стояла бледная мисс Руквуд. Она просила пройти вместе с ней в мужскую спальню, куда из гостиной перенесли невменяемого Эйвери, поскольку в женские спальни ход студентам закрыт, а мальчики не знают, как привести Эйвери в чувство.
…Неподвижное лицо Каркарова, залитое слезами, застыло поверх покрывала. На кровати сидела мисс Лестрендж, держала Каркарова за руку, и, кажется, тоже плакала. В спальне царил шок. Это не удивительно, учитывая, кого директор только что подсунул моим студентам. Надо отдать им должное, с новостью они смирились. Но обстановка все равно была, как в лазарете.
Сентиментальная эта сцена вогнала меня в ожидаемую тоску. Каркаров-Эйвери тем временем раскрыл глаза и принялся взахлеб костерить директора, злой несправедливый мир, всех его разумных тварей и меня персонально. Он с трудом дышал, делая огромные и болезненные вздохи, словно раздувал старые мехи. Я не владею ни одним из способов утешения, и уход за больными до недавнего времени ограничивался спорами вокруг аконита. Одним словом, я был совершенно бессилен, пока воскресшего окружали заботой, бальзамами и состраданием (практика по эмпатии). Когда стало ясно, что пациент притих, и отмолчаться не удастся, я проинформировал студента:
- Пришли в себя, мистер Эйвери?.. Вам повезло. Вы носили очки. А у Каркарова стопроцентное зрение… (Про больные почки, посаженную печень и многократно ломаные ребра я решил не упоминать).
- Спасибо, профессор, - выдавил Каркаров с характерными интонациями Эйвери. Совершено подлое чувство, похожее на раскаяние, стало расползаться от горла. Эйвери меж тем вошел во вторую фазу – он снова заметался, отталкивая стаканы, сбил дыхание, пришлось взять его за руку. Чувствовал я себя очень плохо. Не оттого, что следовало сочувствовать – а оттого, что рыдающий и в полном смысле слова агонизирующий человек с обликом Каркарова пробудил крайне сильное воспоминание. Чтобы ослабить его, я выразил больному респект за прохождение нигредо и сопроводил его академичным комментарием (алхимический журнал был бы в восторге). Ничего более человеческого я сказать не мог. Больной не возражал.
…Теперь он притих, снова разрыдался и принялся просить у каждого прощения. Я не выдержал.
- Мисс Лестренж, - встал я. – Кризис миновал, прошу меня простить. Я вас покину.
- А что будет с Эйвери? Нам еще нужно что-то сделать?..
- Судя по всему, вы все делаете правильно. Умиротворяющий бальзам вы варите превосходно.
- Профессор! – взвыл Эйвери. – Что это?? – он ощупывал свои руки, - Я себя не узнаю…
- Благодарите директора! – каркнул я. Это было невыносимо. Такого сильного де жа вю я не переживал никогда.
- Профессор, - развернулась мисс Лестрендж. – Мне кажется… ваше присутствие благотворно сказывается… на вашем студенте.
…Я не мог сказать ей, как много лет назад Игорь Каркаров так же метался по покрывалу, переживая последствия своего решения, так же задыхался, проклинал весь свет, рыдал, захлебывался, каменел – я отлично помню его залитое слезами лицо, складку между бровей и оскаленный рот, потому что стоял в трех шагах. Все мы стояли, таким же неровным кругом. Как, очнувшись, он не узнавал своей руки, отмеченной черепом. И как неуместна была жалость. Черная Метка – это великая милость, к которой нисходит Темный Лорд. Правда, об особенностях ее наложения он никогда не предупреждал.
- Мисс Лестренж, - сиплым голосом сказал я. – Простите, данное зрелище для меня имеет особый смысл… Я уже видел Игоря Каркарова в подобных обстоятельствах, и это… в некотором роде нелегко.
- Вы говорите о… - она все поняла. И отвела глаза. Я тоже.
…И уперся взглядом в стену, под которой оживал Эйвери. До этого момента я не удосужился обратить на нее внимания.
На стене живописными рядами висели картинки из «Ведьмополитена». Что-то в моем желудке неприятно дернулось: на большинстве из них был изображен я в скандальной близости с милордом Малфоем, Известно-кем, Альбусом Дамблдором и ловцами обоих факультетов Гриффиндор-Слизерин. Физиологические подробности сделали бы честь школе позднего Ренессанса.
- Чей иконостас?? – взвыл я, выбрасывая руку. Все притихли, даже Эйвери. Правильно. Понятно, что дураков признаваться здесь нет.
- Чья кровать?? – переформулировал я вопрос.
- Моя, - пискнул Уоррингтон. – Вы снимете баллы?..
…Что было делать. Уоррингтон проявил себя молодцом в истории с Гренджер и в хождении по лесу. Кто виноват, что у мальчика ужасный вкус. В конце концов, это не более, чем честь моей легенды.
В начало страницы