Отчет мадам Помфри

Это очень больно, когда умирают дети. А еще больнее, что умирают они по глупости, злобе и трусости человеческой.

Для колдомедика все пациенты равны. Так было до прошлого семестра, когда меня попросили замещать в качестве декана Хафельпафа отсутствовавшую миссис Стебль. Я – не педагог, я – врач. Я привыкла ставить диагноз и клизмы; я привыкла говорить пациенту: «Ничего серьезного» по поводу синяка и по поводу потаенного стигмата Обливейта, я привыкла к тому, что иной раз колдомедицина бессильна. Знаете, как это бывает? Смотришь на больного и понимаешь, что ничего не по-нимаешь. А он глядит на тебя с надеждой, непоколебимой надеждой ребенка во взрослых, которые могут все. Как в этом случае поступает колдомедик? Говорит: «Пациент скорее болен, чем здоров. Его предпочтительнее лечить, чем не лечить. Лечить его наверное надо верой в Жизнь и давать плацебо. А главное, верить самой, что он скорее выживет, чем не выживет». Так же туманно, как видения в хрустальном шаре. Кстати, куда он делся? Надо поискать. Все-таки тридцать лет два моих шара служат верой и правдой. Вот большой куда-то делся. Наверное упал во время суматохи с комой мисс Грейнжер и закатился под кровать… Или его спер тот забавный попугайчик с драным хвостиком? Да нет, не сорока же, а попугай.

Так о чем я? О том, что стала иначе относиться к некоторым детям после сво-его злополучного деканства.

О, Захария! Он заставил меня плакать в прошлом семестре от ощущения соб-ственного бессилия, я просила господина Тофти заменить меня на кого-нибудь еще в качестве декана, но директор сказал: «Коней на переправе не меняют».

А потом я сказала те же слова Захарии, когда он просил сместить его с должно-сти старосты из-за недоверия к нему собственного факультета. Как мне кажется, мы поняли друг друга. Я тогда думала, что однажды Захария Смит закончит школу, я приглашу его, как взрослого человека, в «Три метлы» поболтать о прошлом, и спрошу: «Скажите, Захария, теперь вы согласились бы сфотографироваться со мною?»

Но он никогда не станет взрослым. Его убили.

На мальчика одна за другой стремительно обрушились беды. Сначала жуткое исчезнавение его отца – министра магии Абрахама Смита. Потом ликантропия и ксенофобия окружающих, связанная с нею. Потом на него кто-то напал… Круциатус! О, Мерлин! И Сектусемпа… Мы с фон Шприццем бились за жизнь Захарии, забыв про все наши мелкие дрязги и взаимные шпильки. Но мы не спасли бы его, если бы не та потрясающая регенерация, которой так славятся оборотни. Потом персонал Мунго не услышал мое предупреждение о том, что Захария еще ни разу не принимал форму зверя и что лечение от ликантропии еще возможно. Черт побери! Почему в Мунго не ведут документацию и не заводят медицинские карты?!! Тогда бы они не смогли сказать: «Вы нам не говорили». И это больница в ведомстве министерства магии! Захария впервые обернулся в клетке в больнице Мунго. Больно и горько. А потом его убили в следующее полнолуние авроры. В ту страшную ночь я видела, как миссис Ван Хельсинг шла по темной улице и повторяла, словно спорила с невидимым оппонентом: «Нет! Я убила волка! Волка!» Увы, миссис Ван Хельсинг, Вы убили ребенка, чья вина состояла только в том, что он из шалости ночью убежал из школы и бегал по улицам Хоксмита. Он и второй волчонок – его лучший друг Роджер – были убиты пятерыми взрослыми магами, сожжены заживо, уничтожены только за то, что их покусал какой-то мерзавец из так называемой «Свободной стаи». И какого черта они жгли детей, когда в Азкабане в это время бесновался Вульф? И почему он-то ушел живым?

Ах, мистер Шон, вы слишком поздно добыли ту самую арфу, слишком поздно…

И я не знаю, кто сотворил с Эльдаром д’Элькорелем ЭТО. Кто бы он ни был, я проклинаю его. Ваши страшные игры на вашей совести, но зачем же так детей? Что, не решились лишить сердца мага повзрослей и посильнее?

Слезы душат и слепят. Все дрожит и переливается, как в маленьком хрустальном шарике - паре пропавшего большого. А он то куда делся? Ведь только что лежал на моем столе вот тут! Пивз, вроде, не залетал…

…Матушка купила мне эти шары в тот год, когда я поступила в Шармбатон, для занятий на уроках гаданий и пророчеств. Тогда мы пришли в лавку мсье Эттэйлы, спрятанную за зеркалами магловского салона красоты «Альеттэ», и матушка сказала: «Мэтр Эттейла, несмотря ни на что, остается в душе парикмахером». У него было много таких шаров: гладкие и граненые, радужные и туманные, сверкающие и тусклые… Я сама их выбирала. Сначала я захотела самый большой радужный шар и его младшего братишку с перламутровым блеском, но они были слишком дороги для нашего семейного бюджета. Тогда я выбрала эти. И вот теперь потерялись оба. Маленький шарик исчез так же таинственно, как и его старший брат. Жаль. Впрочем, все вещи рано или поздно изнашиваются, приходят в негодность или просто пропадают. Надо послать мэтру Эттейле сову и заказать себе новые шары. Возможно, я консервативна, но мне кажется что лучшие хрустальные шары, колоды Таро и пророческие зеркала по-прежнему продаются именно у Эттейлы в Париже…

О дети, дети, гордые, жестокие, самоотверженные и неподкупные! После своего деканства я стала иначе смотреть и на преподавателей, и на вас. Возможно, в следующем семестре я таки решусь попросить директора Тофти о возможности факультативного преподавания основ колдомедицины… Я точно знаю, что желающие найдутся. Они уже есть и просят меня об уроках. Может быть, стоит решиться?

Барсуки считают, что я слишком строга. Увы, это - не я, это - колдомедицина. Иначе и быть не может.

Хотя, возможно, браться за преподавание мне уже поздновато. Последние дни меня мучает ощущение, что я забыла о чем-то важном. Мне надо было с кем-то поговорить, но о чем? С кем? Состоялся ли разговор? Имел ли он последствия, если таки был?

Возможно, это – склероз. Какое уж тогда преподавание.

Ох, малыш Тибериус проснулся! Агу! Какая замечательная вещь, эти магловские памперсы. О, Мерлин, как же миссис Уизли управлялась с такой оравой младенцев? Тут с одним то такая морока!

И никто не ведает, что его ожидает… Его рождение было более чем странным, он - круглый сирота не знавший матери, в младенчестве увидевший труп своего юного отца, залитый кровью и с каменным сердцем в груди… Надеюсь, что его прадед сдержит свое обещание и не оставит сиротку без внимания и содержания. И я его не брошу, хотя боюсь, что обстоятельства его зачатия и рождения обрекают дитя на тяжелую судьбу. Одно приятно – не сквибл. А мог бы таковым оказаться, ибо в таком сочетании должны побеждать рецессивные гены. Сижу, просматриваю медицинские карты учеников. Приятнее всего брать в руки чистые листы с одной единственной надписью: «здоров». Таких – большинство. И записи в основном по мелочам – травма на квиддиче, плозиус, фурункулюс. С тех пор, как близнецы Уизли покинули стены школы, последствий хулиганок стало меньше. Слава Мерлину, никто из нынешних детей не умеет творить хулиганские чары со спины! Но есть карточки, исписанные от корки до корки, отягощенные выписками из Мунго, наполненные болью, страхом, отчаяньем… Сегодня я переложила в архив карточки Захарии, Роджера и Эльдара…

Верю, что справедливость существует. Пусть горит земля под ногами тех, кто убивает детей!







В начало страницы